– Чушь собачья! – вдруг сказал Алешка.
И я с ним согласился. Получается, что он незаметно проводил нас до Поляны сказок, запер в избушке, вернулся в Митьков дом… Ерунда, не получается. Он бы не успел.
– Дим! Ему ведьма помогала! Я понял.
– Какая еще ведьма?
– На Буяне. Клавдия! Вспомни, каждый раз мы или следы Буяна видели, или его рев слышали. Это два сапога пара.
И тут Алешка предложил свой план засады. Очень остроумный. По этому плану Домовой попадется к нам в руки на месте преступления.
Только вот что мы с ним будем делать? Куда мы его денем? В погреб посадим?
А если он сам нас в погреб посадит?
Я так и сказал Алешке.
– Не выйдет у него! – уверенно заявил мой младший братишка. – Он как миленький в погреб залезет. Еще спасибо скажет.
– Зачем? – удивился я.
– Затем! – был лаконичный ответ.
И мы приступили к операции под кодовым названием «Западня».
Приступили, конечно, не сразу. Сначала решили провести разведку. Надо же знать своих противников.
Время было самое подходящее – почти совсем стемнело, но при белом снеге и ясном месяце не заблудишься. И не засветишься.
Мы вышли из дома и пошли в деревню Пеньки (не путать со Шнурками). Она, конечно, еще не спала, но свету в ней было мало – только из окошек. А уличные фонари давно уже не светили.
Дом сэра Васи мы знали, искать его не пришлось. Клавдия, видимо, была дома одна, дед, наверное, уехал на Буяне за дровами.
Мы подкрались к окошкам. Наблюдать (а точнее – подглядывать) было очень удобно. Во-первых, под самым окном намело здоровенный сугроб, а во-вторых, в доме на окнах не было занавесок. Правда, стекло немного прихватило и разукрасило морозцем, но разглядеть комнату было вполне возможно.
Клавдия занималась странным делом. Она перенесла с комода большое зеркало на обеденный стол. По бокам зеркала поставила две свечи и зажгла их. А перед ним укрепила, оперев на чашку, зеркальце маленькое.
Сняла с печи кипящий горшок и поставила его сзади большого зеркала. Помешала варево, что-то бормоча при этом, деревянной ложкой, попробовала, добавила какую-то щепотку из матерчатого мешочка. При этом из горшка вырвался клуб голубого пара.
– Дим, – испуганно шепнул мне Алешка, – она сейчас колдовать будет!
– Удерем или посмотрим? – шепнул я в ответ.
– Конечно, посмотрим! Я еще ни разу живых колдунов не видел. Только по телевизору. Да они не колдуны, а вруны.
Клавдия, между тем, пошарила за полкой, достала какие-то бумажки, разложила их перед зеркалом, села и стала читать.
Что она там читала, мы, конечно, не слышали – только видели, как шевелятся ее губы. Прочитав одну за одной все бумажки, Клавдия отлила из горшка свое колдовское зелье в кружку и залпом все выпила.
А потом вышла на середину комнаты, глубоко вздохнула и, замахав руками, как крыльями, стала подпрыгивать.
– Лешка, – догадался я, – она летать учится.
– Тяжеловата она, чтобы летать, – хихикнул Алешка.
Да, если сначала нам было страшновато, то теперь стало смешно. Стоит посреди комнаты толстенная тетка, машет руками, как ласточка, и подпрыгивает, как корова.
Ну, не получилось у нее. Наверное, эти колдовские зелья и всякие заговоры на такой вес не рассчитаны.
Клавдия запыхалась, остановилась, приложила руку к сердцу. Отдышалась, достала из своего тайника другие бумажки.
– Щаз, Дим, второе действие будет, – с восторгом сообщил Алешка.
И точно. Клавдия прочитала новые бумажки, выпила еще одну кружку колдовского варева. Потом она подошла к гардеробу, распахнула дверцу, на дверце изнутри было зеркало. Большое, во весь рост.
Клавдия стала перед ним, сложила руки на груди и, зажмурив глаза, стала что-то быстро шептать. А потом вдруг быстро распахнула глаза. И уставилась на себя в зеркало. Но что-то там ей не понравилось. Она с силой захлопнула дверцу. И, похоже, крепко выругалась.
– Ты чего-нибудь понял, Дим?
– Не-а. Может, она колдовала, чтобы красавицей стать?
– Или владычицей морской? С корытом? – Алешка помолчал. – Нет, Дим, тут что-то другое.
А Клавдия сердито задула свечи, поставила на место зеркала, убрала бумажки и вылила остатки варева в помойное ведро.
– Концерт окончен, – сказал Алешка. – Сматываемся.
И мы смылись. Унося с собой еще одну загадку. Или тайну.
Ночь была тихая, светлая, снег приятно похрустывал под ногами. Над нами сиял месяц, и перемигивались звездочки. Где-то далеко сонно лаяла собака.
– Зря без лыж пошли, – сказал Алешка. – Сейчас бы покатались. А еще лучше – чайку попить. У меня уже нос красный.
Мы уже свернули в свою калитку, как мимо дома, по тупиковой дороге, промчалась машина и исчезла за березовой рощицей.
– И чего он тут шляется? – задумался Алешка. – Дим, ты номер не заметил?
– Не заметил. Его, по-моему, вообще не было.
Странно это…
Перед операцией мы хорошенько выспались. Часов до двенадцати.
А потом Алешка свернул нафталиновый тулуп Митька и обвязал его бечевкой.
– Пошли, – сказал он. – Пошли к деду Васе и бабушке Клавдии. Там нам будут рады. Забирай тулуп.
– А зачем?
– Это наше прикрытие, Дим.
– Мы что, ночевать в поле будем, под тулупом?
Алешка только вздохнул устало: ну что делать, если у меня такой… сложный брат. Любимый к тому же и единственный. Поэтому спрашивать, а почему нам будут рады, я уже не стал.
Мы заперли дом, встали на лыжи и снова пошли в деревню Пеньки.
На этот раз сэр Вася был дома – возле ворот стоял голубой Буян. Он был чем-то похож на устало дремлющую лошадь. Из дома доносился визгливый голос Клавдии, сердитый стук и звон посуды.
Когда мы вошли, дед Вася сидел на табуретке возле окна и подшивал валенок. Клавдия возилась возле печи и воевала:
– На тебя валенок не напасешься! Опять продрал! Одни убытки от тебя! Сидит, штопает! И куфайку гдей-то продрал!
– Клаша, – смирно оправдывался дед, – этим валенкам десять лет. А куфайке… – Он не договорил и повернулся к нам. – Здорово, хлопцы. Как жись?
– Нормальная жись, – ответил Алешка. – Мы совсем забыли…
– Ничего вы у нас не забыли! – поспешила Клавдия.
Алешка на эти слова – ноль внимания.
– Мы забыли дедушке шубу передать. Митёк нам велел. Говорит, что ж это – такой хороший человек, а ходит и зимой, и летом в драной куфайке.
