– А что министр скажет? – испугался Алешка.
– Он тут же отменит совещание и приведет весь личный состав Министерства внутренних дел на премьеру. Строем, с оркестром.
Министра папа не привел, зато пришел в форме и с орденами на груди. Мама в любимом платье и в любимой помаде сидела рядом с ним и изо всех сил гордилась.
…Спектакль прошел на одном дыхании! Успех ему был обеспечен уже в первом акте: бурные аплодисменты. В антракте взволнованный режиссер, в черном фраке, с красной гвоздичкой в руке, послал нас с Алешкой в фойе:
– Послушайте, что говорит зритель.
Зритель был разный. И большой и меленький. Но говорили все примерно одинаково. Ходили неторопливыми кругами по фойе и восхищались. А под ногами у них вертелись дети и тоже высказывали свое мнение.
Одна тетка: – Гениально! Такая оригинальная трактовка. Новаторская постановка! Так свежо, необычайно.
Другая тетка: – Особенно очарователен этот маленький Великан в безрукавном пальто на вырост. Так трогателен!
Один пацан: – И никакое не пальто! Это взрослый пиджак с оторванными рукавами.
Второй пацан: – И никакой не Великан, а Лешка из третьего класса.
Еще одна тетка: – Обаятельна эта кошечка. Как она грациозно забирается в сумку! А как мурлычет! Как наша Мурка.
Ее мрачный муж: – Наша Мурка не только мурлычет. Она еще и…
Тетка: – Помолчи, Василий. Ты в театре, а не в пивной. И нечего на все фойе делиться нашими домашними трудностями. Ты тоже, между прочим, когда был маленьким…
Мрачный муж: – Она маленькая, твоя Мурка, уже шесть лет!
Один дядька, похожий на актера: – А молчаливая Статуя Командора в углу! Какая находка!
Другой дядька, похожий на писателя: – Да что ты, Жорж! Какой Командор! Какая Статуя! Это напольные часы, символизирующие остановившееся для Великана время.
Один пацан: – Это половая щетка.
Второй пацан: – Дурак! Это испорченное ружье!
Третий пацан: – Незаряженное! Оба вы дураки!
В общем, я понял: главное в современном спектакле, чтобы никто ничего не понял. И чтобы было о чем поспорить.
Когда мы с Алешкой подошли к родителям, мама тоже выразила свой восторг, а папа серьезно сказал:
– На меня больше всего произвело впечатление твое «пальто». Жаль, что я тебе его подарил.
– Бери обратно, – тут же согласился Алешка. – Прямо в нем и пойдешь домой.
– Руки замерзнут, – сказал папа.
…После третьего акта зрители долго вызывали аплодисментами актеров, требовали на авансцену режиссера и засыпали всех букетами цветов. А восторженный Жорж подарил нашей Июлии упаковку кошачьего корма.
Мы пошли одеваться, а растроганный и гордый успехом Кабаков отправился в буфет. И по дороге громко сказал:
– С таким спектаклем не стыдно и в Париж съездить, на гастроли.
А Лешка догнал его и сказал:
– А можно нам всем завтра еще одну сцену сыграть? По моей просьбе. И в моей постановке.
– Для тебя, – Кабаков прижал руки к сердцу и шаркнул ножкой, – для тебя, мой друг, – все, что угодно. Имей в виду, пятьдесят процентов успеха моей пьесы – твоя заслуга.
– Тогда и половина гонорара.
Кабаков засмеялся и побежал поскорее что-нибудь пожевать – восстановить свой творческий потенциал.
– Да, – сказала мама за ужином, – я знала, что Алешка великий артист, но не до такой же степени! Такой подарок к моему наступающему дню рождения! Спасибо, родной! Ты был великолепен!
А «родной» вдруг немного сник – про подарок-то он забыл. И немудрено – столько событий всего за несколько дней. Ничего, что-нибудь придумает. Я не сомневался.
Глава XIV
Лешкина агентура
Утреннюю запись в дневнике я начал красиво, в духе старинных романов великих классиков: «Едва над заалевшим горизонтом засияли первые лучи зимнего солнца, предвещая ясный погожий день, князь Алексей Оболенский, оседлав верного коня, выехал за ворота замка».
Все это правда, но и все здесь вранье. Так и создаются романы. Не очень великие.
Во-первых, в городе нет никаких горизонтов. И первые лучи солнца еще над ними не алели, а скрывались за стенами домов. Во-вторых, князь Алексей вовсе не седлал своего вороного коня, а выгреб из карманов моей куртки оставшиеся у нас от бизнеса деньги. И не выезжал он за ворота замка, а зашагал к метро. И не махала ему вслед платочком красна девица у ворот. Потому что все его красны девицы-одноклассницы еще крепко спали, пользуясь последними денечками каникул.
Через некоторое время мой братец был замечен возле конюшен ипподрома «Галопом по Европам». Чуть позже дед-конюх вывел из ворот золотистого Орлика. Паша-террорист сел на него и поскакал по большому кругу. Еще чуть позже Пашка водил Орлика вдоль конюшни и оживленно беседовал с Алешкой. Потом и Алешка проехался на Орлике – как всегда красиво и непринужденно. Как, впрочем, красиво и непринужденно он познакомился с Пашкой.
В скором времени они сидели в дедовой каморке и пили дедов чай из термоса.
Самую интересную часть их разговора я привожу ниже.
– Коров, Леха, выгоняли у нас рано, чуть свет, – мечтательно рассказывал Пашка. – Я с одного конца деревни их гоню – собираю с каждого двора, Степка – со своего. И – в прогон, а там – поле, все белое…
– Снег, что ли? – спрашивает Алешка, прихлебывая чай.
– Какой летом снег, Леха? – смеется Пашка. – Роса! До солнца травы в поле от росы стоят, ровно белым молоком облитые. А как солнце встанет, так они и заискрятся, заиграют всем цветом… Коняка у меня добрый был. Не больно-то чистых кровей, но умница. Меня, как собака, любил и слушался. И стадо его уважало. Вечером коров пригоним и – на реку. Воронок мой радуется, любил купаться. Вот я его вымою всего – аж блестит – и пущу в поле. А сам на берегу у костерка ночую. Картошку пеку, на звезды гляжу. А Воронок, как соскучится, подойдет к костру, вздохнет и меня за ухо губами своими потрогает. Губы теплые, мягкие…
– Здорово, – вздохнул и Алешка.
– Здорово… Да не долго. Колхоз наш развалился, его какой-то городской фермер купил. Лошадей, что были, продал на колбасу, а мы все разошлись кто куда. Вот я в город и подался.
– Чего ты тут не видал? – на правах хорошего знакомого буркнул Алешка.
– А там я чего не видал? Здесь у меня мечта имеется.
– Хорошая?
– Вот такая вот! – Пашка поднял большой палец. – Денег хочу скопить.
– Оригинальная мечта, – Алешка хмыкнул так презрительно, что весь его недопитый чай бросился брызгами на стол. – Извините.
