У них здорово получилось. Как в кино про старинную жизнь. Все были в восторге. А когда полковник сделал со своей партнершей заключительный пируэт и повел ее, пританцовывая, к стене, мы услышали, как она прошептала:
– Пожалуй, я оформлюсь в ваш коллектив на полную ставку. Хватит порхать по чужим школам.
Алешка, услышав это, усмехнулся и шепнул мне:
– Очень кстати. Кажется-Женя еще полечится, а Волчков… – Он не докончил фразу, но я его понял.
В общем, мы веселились до самого вечера. И даже стали немного уставать от веселья. А впереди был еще праздничный «фельверк», как говорит Алешка.
Ему, как самому юному и активному участнику химического кружка, выпала большая честь. Волчков поручил ему запустить в небо праздничный лозунг. Он так и сказал:
– Запустишь лозунг. По моей команде. Не подкачай.
– Не подкачаю. Уж я запущу! Мало не покажется.
Волчков сам заправил в ракету кассетку с лозунгом. А Лешка, когда начал проверять все остальные заряды, что-то в этой ракете подправил. Как потом стало известно, он туда свой лозунг вложил. Домашнее задание.
И вот настал торжественный вечер. Стало темнеть. Из парка, путаясь в ветвях, торопилась выбраться любопытная луна.
Вся школа вышла строем и под руководством командира полка выстроилась на стадионе в каре.
Торжественный момент. Зазвучали фанфары в виде флейты. Полковник отдал приказ Волчкову, тот передал его исполнителям.
Небо над Москвой озарилось ярким и разноцветным праздничным салютом. И едва он загас, Волчков скомандовал Алешке:
– Давай!
Алешка дал.
В небо взлетел красивый тугой огненный узел и развернулся над нами во всю свою алую ширь.
«Да здравствует наша мама!» – зажглось и долго не гасло, постепенно расползаясь в вечерней синеве, прекрасное зарево, похожее на гигантскую рекламную перетяжку. Эту рекламу прочитала, наверное, вся столица.
Сначала на стадионе было тихо, а потом все захохотали. Взбешенный Волчков кинулся к Алешке, а тот предусмотрительно шмыгнул за спину полковника.
– А в чем дело? – спросил полковник. – По-моему, верно. И по существу – правильно. Мои, например, рядовые и младший сержантский состав справедливо считали родным отцом свой полк, а армию родной матерью. Ну и для наших огольцов, я считаю, школа – это мама родная.
Главное, подумал я, чтобы сейчас Алешка из-за надежной спины полковника не показал язык Волчкову. Не показал, хватило ума.
Однако продолжение последовало.
В вестибюле, когда Алешка помогал мне проводить послепраздничную уборку, Волчков грозно подошел к нему и сказал:
– Все, Оболенский, на занятия больше не приходить!
– Это еще почему? – прозвенел на всю школу возмущенный Лешкин голосок. – Я у вас самый лучший! И способный!
– Ты – непредсказуемый! Кто тебя знает! Может, в следующий раз ты «Хайль Гитлер!» запустишь!
– Дурак! – вырвалось у Алешки. – С чем сравнил!
– Что?! – Волчков грозно шагнул к нему.
Я на всякий случай взял швабру наперевес.
– Попробуй только, – смело сказал Алешка Волчкову. Маленький такой, но отважный. Как оловянный солдатик.
– А что ты сделаешь? – ехидно поинтересовался тот, расправляя плечи. – Папочке пожалуешься?
– Нет. Бабушке. Она вам все зубы без наркоза выдерет.
Волчков вдруг дернулся. Лицо его сначала застыло. А потом злобная маска постепенно с него сползла и сменилась доброй.
И тут до меня дошло! Значит, Алешка задумал все это для того, чтобы вызвать огонь на себя. Точнее – на бабушку.
Ну, с нашей бабушкой не больно-то повоюешь!
А чудеса между тем продолжались.
– Извини, Оболенский, – дружески произнес Волчков и положил ему на плечо свою тяжелую руку. – Я погорячился. Я был не прав. Ты способный парень. Ты гордость нашего химического кружка.
Но Алешке этого было мало.
– И всей школы, – поставил он условие.
– И всей школы, – послушно кивнул Волчков. – Я сам твою фотку сделаю и на стенд повешу.
Что-то это его «повешу» несколько зловеще прозвучало.
Но Алешку это не смутило.
Волчков после праздника здорово изменил свое отношение к Алешке. Он хвалил его, ставил в пример. И даже иногда доверял ключ от лаборатории.
– Подлизывается, – сухо шепнул мне как-то Алешка. – Скоро подкатываться начнет.
И он, как всегда, оказался прав.
Как-то Волчков остановил Алешку в коридоре:
– Лех, ты как к зубным врачам относишься? Боишься?
– Не-а! У меня бабушка.
– Счастливый ты человек. А я так их боюсь, что даже стесняюсь.
– На вас не похоже, – вежливо сказал Алешка.
Научился он намеки делать. Что – не похоже? Что боится или что стесняться может?
– Нет, правда. Конечно, если б как у тебя, личный врач… Я бы не так дрожал… А что твоя бабушка делает?
– Ну… разное. Огород копает, воду приносит, борщ варит, телевизор смотрит…
– Постой! Я не про это. Что она в полости рта делает?
– Все! Может лечить, может дергать, может вставлять. Она может, например, выдернуть вам хорошие зубы и вместо них вставить железные, еще лучше.
Я хоть и стоял в сторонке, но все-таки увидел, как коленки у крутого Волчкова дрогнули.
– А… зачем здоровые дергать?
– Она плохо видит. – Небрежно так было сказано. – Иногда ошибается. Потом извиняется, конечно.
– А… Ну, если так… Слушай, Лех, может, порекомендуешь меня своей бабушке как пациента, а? Мне очень надо.
Я хоть и стоял в сторонке, но все-таки увидел, как на Алешкином лице отразилось: «А то я не знаю, как тебе надо! И зачем!»
– Да она за городом живет, – неохотно так отговорился Алешка. – Туда ехать нужно.
– Ну и что? Я с машиной. Едем?
Алешка задумался, загрустил:
– Понимаете, Александр Павлович, наша бабушка, она очень гостеприимная…
– Ну и хорошо!
– Кому – хорошо, кому – плохо, – философски заметил Алешка. – Как к ней приедешь, она сразу угощать начинает. Все, что у нее есть, на стол ставит…
– Хорошая у тебя бабушка! – искренне похвалил Волчков. – И зубы лечит, и на стол ставит…
– В том-то и дело, – вздохнул Алешка. – А она сама потом три дня голодная сидит. Она у нас гордая. А пенсия у нее… маленькая.
– Нет проблем! Все привезем с собой. Что она любит?
– Ну… – Алешка задумался, припоминая. Начал: – Курочка жареная пойдет. Сосиски. Бананы. Соки натуральные. Тортик к чаю…
