Есть на нашем стенде среди других гордостей и наша личная с Алешкой гордость: наша мама. На фотографии ее ни за что не узнать. Она сидит за партой, аккуратно сложив ручки, в глазах ее воплотились дисциплина, внимание и ум. Мама одета в форменное платье и белый фартучек (тогда носили такие послушные ученицы), на груди у нее – красный пионерский галстук и две аккуратные косички, переброшенные со спины.
Мама прославила школу отличной учебой и примерным поведением. Нам часто ставят ее в пример. Знания, полученные мамой, до сих пор ею не утрачены. Она даже таблицу умножения помнит лучше нас. Особенно на большие цифры. После «пятью пять».
Папа, когда один раз ходил на родительское собрание (его специально вызвали, чтобы он больше внимания уделял нам с Алешкой), долго вглядывался в эту мамину фотографию, а потом с недоумением тихо проговорил:
– И что она во мне нашла? Такая умная…
А вот папа никаких следов пребывания в родной школе не оставил. Кроме… Впрочем, об этом потом. В своем месте…
…В общем-то, я люблю нашу школу. Особенно сейчас, когда мы все готовимся к нашему общему празднику. Он отмечается каждый год, в середине сентября – это день рождения нашей родной школы. К этому событию наступает временное перемирие между педсоставом и составом учащихся. И мы все дружно занимаемся общим делом. Оформляем актовый зал и коридоры, готовим самодеятельность и дискотеку. Придумываем всякие соревнования на стадионе и в спортзале, всякие викторины и приколы.
Люблю я эту предпраздничную суматоху в школе. Хоть стой в это время на голове, хоть на руках ходи – никто не заметит. А если и заметит, то подумает, что так и надо.
После уроков поманил меня из класса Сережка Никишов, один из самых активных участников подпольного химического кружка и член секции подпольных единоборцев.
– Димон, никому ни слова! – прошептал он так, что, наверное, даже наш директор услышал. – Испытания! В парке! Пошли!
По дороге он мне все объяснил. Тоже шепотом. Таким шепотом, что все прохожие и встречные от нас шарахались.
– Сюрприз, Димон! К празднику! Мы с Волчком, – так ребята прозвали Сашу Волчкова за его способности вертеться на татами, – такие петарды сделали! Отпад! Он сказал – покупать не будем, опасно! Да и денег нет. Сами сделаем! И сделали! Гляди!
Мы уже находились в самой середке парка, где была заброшенная детская площадка. Ее забросили уже давно. Когда во всех сказочных избушках поселились бездомные люди. Со своими бездомными собаками. И ходить туда стало опасно. Собаки были злые. С тех пор, хотя милиция и навела порядок, это местечко в парке не пользовалось популярностью. Там только собирались попить пиво окрестные жители – из тех, кому дома пиво не пьется.
В общем, место было уединенное и безлюдное, вполне подходящее для испытаний всякой пиротехники.
Ребята под руководством Волчка расставили на земле, полукругом, картонные стаканчики и отошли в сторонку. Волчков поджег по очереди фитили и тоже спрятался на всякий случай за дерево.
Испытание прошло успешно. На площадке беззвучно вспыхнули разноцветные фонтаны, разбросали во все стороны красивые огни, подымили и погасли. В общем, сработали ничуть не хуже покупных. Ребята затоптали кое-где тлеющие остатки и пошли в школу, окружив Волчкова, как мухи немытую тарелку.
Мы с Серегой немного отстали.
– А ты, Димон, что не ходишь на борьбу? Так здорово! Мы сейчас такие приемы отрабатываем! Отпад!
Именно из-за этих отпадных приемов я и ушел из секции. Сначала мне там нравилось, интересно было. А потом, когда Волчков выдал свою концепцию боя (он так и говорил), у меня к этим занятиям окончательно оформилась неприязнь. Концепция у него была такая: «Раз уж вы вступили в единоборство с реальным противником, не подчинились его требованиям, значит, вы обязаны довести дело до конца, а противник может быть сильнее и опытнее вас, значит, вы должны воспитывать в себе жесткость и обязательно завершать каждую атаку добивающим ударом…»
Вот этот «добивающий удар» меня и отвратил от занятий. Не люблю я вообще никого бить, а тем более добивать. А ребятам, похоже, нравится. Все из себя Ван-Даммы и Сталлоне в одном флаконе.
И сейчас, когда я слушал Сережку, как он хвалится, мне немножко смешно было и немножко жалко его. Он вообще-то тихий и добрый парень. И все проблемы старался решать головой, а не кулаками. В крайнем случае – ногами. Путем убегания. В смысле разумного бегства.
А теперь его не узнать. Хвастунишка стал и задира: «Вам дам!»
– Ну, Димон, – кипятился Сережка, пока мы шли песчаной дорожкой к выходу из парка. – Давай покажу! Дай мне в ухо!
– За что?
– Ну просто так дай. Я тебе покажу прием. Я ставлю блок, потом полуразворотом тела вокруг вертикальной оси сбиваю тебя с ног ударом в грудь правой пятки. И когда ты окажешься на земле, добиваю тебя завершающим ударом в брюшную полость! Класс? Клево? Давай! Бей в ухо!
– В какое? – разозлился я.
– В любое.
Ну, блин-картошка! – как говорит, когда сердится, наш трудовик. Дал я ему в ухо. Как он просил.
Но добивающего удара в мой адрес не последовало. Я подождал.
Серега поднялся и смущенно сказал:
– Ты не в то ухо дал. Я с этой стороны блок еще не умею ставить. Давай в другое.
Я отказался. Мне его уши было жалко. Да и какая-то молодая мама с коляской стала посматривать в нашу сторону.
– Пойдем лучше к Бонифацию, – сказал я.
– Ну… – протянул Серега, – он разве станет ученика в ухо бить…
Вообще-то у Бонифация, если надо, тоже не задержится, но я совсем другое имел в виду. Я имел в виду репетицию.
– Некогда мне, – вдруг вспомнил Серега. – В аптеку надо сбегать.
За ушными каплями, подумал я, но промолчал.
Глава II
Куда он делся?
На следующий день, на переменке, ко мне подошел Андрюха Сельянов.
– Дим, – попросил он, – ты к Кажется-Жене вместо меня не съездишь? А то мне очень некогда. В долгу не останусь.
Отчего не съездить? Тем более что я никак не мог забыть свое беспокойство по поводу этой дурацкой формулы. И реакцию на нее Кажется-Жени. Что вдруг так его встревожило? И следователь здесь при чем? Не мог же Кажется-Женя прочесть в этой формуле зашифрованные имена тех, кто избил его в подъезде? Интересно как-то. И странно.
И я после уроков поехал в больницу с очередными апельсинами. Вернее, пошел. Потому что больница недалеко, две остановки на троллейбусе, а пешком – еще ближе, через парк.
В это время он был полон людей и собак. На дорожках – прямо демонстрация. Денек был солнечный, теплый. И поэтому всюду – коляски, велосипеды, скейты, ролики. Но меня это не задержало – я пошел через середку парка, через заброшенную площадку, там даже днем было пусто.
