– Алмазы, – просто сказал он. – Две штуки. Вот такие вот, – и он во всю ширь развел руки.
– Врешь! – жадно выдохнул Горшков.
– Больно надо. Я ведь специально сюда напросился. Чтобы клад откопать.
– Ты один не справишься, – заявили все обормоты разом. – Мы тебе поможем. Солдаты должны друг друга выручать. Солдатская дружба – крепкая. Она основа армейской службы. Да, Алеха?
– Какие вы добрые, – «растрогался» Алешка. И в лунном свете, который вливался в окно, было видно, как он смахнул со щеки слезу благодарности. – Тогда и я вам отвечу добром. Так и быть.
– Ага, мы такие. Мы отзывчивые. И самоотверженные.
– Ну ладно. По-честному так: откапываем алмазы, один – вам, другой – мне. Его на всех хватит. Бабушка говорила, он безумно дорогой.
– Да что ты все: бабушка да бабушка? При чем тут твоя бабушка?
– При всем.
И Алешка, устроившись поудобнее, рассказал свою великую тайну.
– Моя любимая бабушка, – начал Алешка свой таинственный рассказ, – была в молодости шпионкой. И вот один раз ее послали в заграницу с ответственным заданием нашей главной разведки. Нужно было поехать в одну Европу на кинофестиваль. И там, когда начнется самая тусовка, бабушка должна была срезать с платья у одной великой кинозвезды алмазные подвески.
– А на фиг? – резонно заметил Семечкин.
Алешка эту фантастику еще не продумал до конца и поэтому немного замялся. Но выкрутился.
– Задание такое.
– Не перебивай, – вмешался грамотей Чуня. – Я про это кино видал, Леха все правильно рассказывает. Эта тетка по фамилии… как ее?.. А! Вспомнил: госпожа Монпансье.
– А подвески, – продолжил Алешка, – это знак такой. По этому знаку к ней должен был подойти президент и передать секретное письмо.
– Не президент, Леша, а резидент, – поправил Ботаник. – Резидент английской разведки. По фамилии Рокфор.
– Рокфор – это сыр такой, – поправил и Чуня. – Вонючий шибко.
– Сыр сам по себе, – авторитетно уточнил Семечкин, – а резидент сам по себе.
– А, ну тогда конечно, – согласился Чуня.
– Вы дадите ему рассказать, нет? – вмешался Горшков. – Рокфоры…
– Ну вот. Бабушка незаметно эти подвески – две штуки срезала и на себя приколола. Булавкой.
– Небось английской?
– Ну да, дело-то в Англии было.
– А ты говорил – в Европе.
– Какая разница? Они рядом. – Лешка уже не мог затормозить, его под горку понесло. – И как раз начались всякие танцы, и к ней быстрым шагом подошел президент… то есть резидент и сунул ей в сумочку секретное письмо. Бабушка сразу – на самолет и в центр, к Юстасу. Письмо это она отдала ему, а подвески остались у нее на память.
– А дальше? – спросил в тишине Чуня. И даже в темноте казалось, что был виден его раскрытый рот.
– А дальше… Потом началась война. С Францией. Или с Англией, бабушка не говорила…
Господи, когда Алешка пересказывал мне эту белиберду, в которую могли поверить только обормоты, я не знал, что делать – смеяться или удивляться?
– Недалеко отсюда стоял бабушкин дом. И когда начались бомбежки, она закопала подвески в огороде. Там, где теперь лужайка. Все ясно?
– А эта… кинозвезда которая? Ей небось попало, что проворонила свои подвески?
Алешка не успел ответить. Чуня его обогнал:
– В кино было про это. Ей голову отрубили. А фамилия ее была – Миледина.
– Точно, – согласился Алешка.
– Все, братва, – подвел черту Горшков. – Всем спать. Завтра копаем клад по очереди.
Алешке это решение здорово глянулось. Может, тогда Горшок откажется оружие красть?
– Только надо, чтоб никто не заметил, – догадался Мотя. – А то налетит весь полк на наши алмазы. Нам ничего не достанется.
– Молодец, Мотя! Копать будем частями. А как выкопали – сразу маскировать… – И тут до него дошла какая-то неувязочка. – Э, Леха, а зачем такую канаву-то копать? Надо в одном месте.
Но у Алешки на этот вопрос ответ был давно продуман.
– А бабушка точно не помнит, где она клад закопала. Помнит только, что от валуна к валуну. Сколько-то вправо, сколько-то влево. Сколько на север, а сколько на юг.
– Вообще – верная мысль. Зигзагом будем копать. Не уйдут от нас алмазы. – Горшков натянул одеяло на уши и сказал вместо «спокойной ночи»:
– А службу чтоб безупречно справляли. Дисциплина чтоб была! Иначе не видать нам никаких алмазов. Так на кухне и просидим.
Да, не зря мама говорит, что Алешка великий организатор. А папа говорит, что он еще и великий психолог. А я скажу: великий хитрец. Мало того, что ему зачем-то траншею выроют, так еще и замаскируют. А может, в этой траншее целый чемодан алмазов найдут. Я бы этому не удивился.
На следующий день Алешка немного свободнее вздохнул. По крайней мере освободился от забот с траншеей и, так или иначе, призвал отделение к порядку и дисциплине. Впрочем, кроме него, никто об этом не догадывался.
Строевой подготовкой Алешка уже не занимался. Старшина Баранкин его от маршировок освободил.
– Ты и так лучше всех шаг рубишь. У тебя поучиться можно и старым служакам.
Поэтому Алешка мог некоторое время посвятить наблюдению за дядей Гиви, который почему-то начал вызывать у него все больше подозрений. Но делать это, конечно, надо незаметно. И Алешка отцепил Сачка и стал с ним заниматься на плацу. Поглядывая на палатку.
Сачок работал старательно, с удовольствием. Ему нравилось слушать Алешку. А вот дядя Гиви доставлял неудобства своим все более подозрительным поведением. То он вдруг закрывал палатку и отправлялся «погулять, да?». Гулял он вроде невинно, но Алешка сразу обратил внимание, что черные глаза дяди Гиви под мохнатыми бровями так и шастают по сторонам – все замечают. Особенно в той стороне, где находились оружейные склады.
То он вдруг снова начинал торговать и зазывал к себе солдат. Алешка в таком случае сразу же сажал Сачка и тоже влезал в палатку – послушать.
Разговоры там были самые обычные, но не для Алешки. Потому что он заранее настроился услышать что-нибудь не очень существенное, но достаточно важное. На его взгляд, конечно.
Дядя Гиви был радушен, словно принимал гостей в своем доме. Все время шутил и громче всех хохотал над собственными шутками.
– А ты, сержант, что такой сонный, а? Что, дорогой, не выспался, да? Всю ночь на посту стоя спал? Я не люблю спать стоя – у меня ноги от этого устают. – Дядя Гиви захохотал. – И подбородок утром болит.
– Это почему, дядя Гиви?
– А голова все время на грудь падает. Вот так. – И дядя Гиви здорово показал, как сначала медленно клонится его сонная голова, а потом обрушивается вниз, будто у него подломилась шея, и бьется подбородком в грудь.
