Между прочим, и на сей раз именно Леопольдина отважилась резко распахнуть черные ворота, липкие от дегтя. Пройдя сквозь porte cochere, они с Себастьяной после залитой полуденным солнцем городской улицы попали под полутемные своды въездной арки. Там Леопольдина извлекла из кармана какую-то булочку, чтобы разбросать крошки и отвлечь внимание птиц, если они появятся. Конечно, ни Себастьяна, ни Лео не ожидали увидеть здесь больших светящихся павлинов, бросившихся навстречу гостьям в сумрак подворотни — такой большой, что в ней могла разместиться целая карета, запряженная четверней. Однако павлины приставали к двум ведьмам не так настойчиво и непристойно, как впоследствии ко мне. Возможно, их тоже застали врасплох, поскольку до прихода незваных гостей спокойствие этого тихого дня нарушал лишь шум, доносившийся с assoltaire, где Бру занимался какими-то странными работами, — сверху доносились такие звуки, словно там что-то растирали и перемешивали. Однако спокойствие во дворе так и не было нарушено, ибо павлины принялись мирно склевывать брошенные Леопольдиной крошки — по привычке или по старой памяти, ведь их давным-давно кормили только серебристым эликсиром.
Быстро осмотрев двор, Себастьяна и Лео тотчас поняли, как им лучше всего подняться наверх, на assoltaire, где виднелись верхушки шатров. Они поднимались тихо и осторожно, втайне от недруга, чтобы появиться перед Бру внезапно. Над головами у них взвилось изрядное количество летучих мышей и птиц, неясно мерцавших, подобно звездам в ночи, среди ползучих растений. Алхимик не видел их, он все еще думал, что находится на assoltaire один. Моя мистическая сестра на своем веку повидала немало таких берлог, студий и лабораторий, однако Леопольдина почувствовала благоговейный страх. Позднее Себастьяна рассказала мне, что при виде атанора сразу распознала в Бру алхимика. А у Леопольдины в голове теснилось множество вопросов, и она высыпала бы их хозяину все разом, как хлебные крошки его птицам, если бы ей позволили. («Истинная дочь своей мамы-папы», — говаривал в таких случаях Асмодей.)
Ах, как мне хотелось применить заклинание, обращающее время вспять, и взглянуть на лицо Квевердо Бру в тот момент, когда он буквально окаменел, обернувшись на покашливание Себастьяны! Но я все-таки не решилась: нельзя прибегать к ясновидению ради любопытства. Так вот, Квевердо Бру мгновенно оставил свое дело, начал нелепо что-то объяснять (не знаю точно, как именно), но вскоре оправился и предложил гостьям сесть на тот самый белый диван, на который я впоследствии упала без чувств, опоенная сонным зельем. Испуг алхимика убедительно доказывал: Бру вовсе не тот, за кого себя выдает.
Во время предыдущих встреч — сначала в городе, когда он показывал гостям Гавану, а позднее в гостинице, когда Себастьяна совсем ослабела, — он никогда не заводил речь о том, чему посвятил жизнь. Не объяснял, зачем так стремился встретиться со мной. Но там, на assoltaire, рядом с атанором и с разложенными наготове инструментами Себастьяна поняла, чего он добивается. Он был «раздувателем» — так некогда называли алхимиков, вынужденных с помощью мехов поддерживать неугасимый огонь в своих атанорах. Она знала или могла предположить, что кто-то из их братии продолжает работать до сих пор и пытается добыть золото из нечистот в соответствии с древними рецептами; она также догадывалась, что большинство этих людей — шарлатаны, а величайшие адепты остались в прошлом. Это Себастьяна высказала Бру в первые же минуты визита; затем (о, как блестели глаза Леопольдины, когда она описывала мне, какой разнос устроила этому негодяю собравшаяся с силами С.) она принялась распекать и бранить его за то, что он лгал в своих письмах. Правда, уточнила потом моя soror mystica, она никогда и не думала, что Бру — простой монах. Добавлю: она не могла знать, что главной его целью была вовсе не добыча золота. Когда Бру понес совершенную околесицу о достижении совершенства и прочем в этом роде, Себастьяна окончательно укрепилась во мнении, что перед ней шарлатан, и подозрения уступили место страху. Да, он дилетант, он всего лишь знахарь; но если люди подобного сорта — монахи, колдуны или то и другое вместе, как в данном случае, — заводят разговор о бессмертии и о средствах его достиження, это значит, что они готовы на все. Шутить с ними не стоит.
— Лео, душечка! — Я так и слышу, как Себастьяна произносит эти слова, подмигивая своим жабьим глазом. — Ведь ты простишь меня и сеньора Бру, если мы попросим тебя удалиться и оставить нас наедине?
Леопольдина, конечно же, ни за что на свете не согласилась бы уйти, когда б не это подмигивание, легкий кивок головы или еще какой-то знак, передавший истинное намерение Себастьяны. Она хотела, чтобы девочка смогла без помех осмотреть жилище Бру — ведь по пути на крышу они заметили множество помещений, занимавших целых два этажа. Причем Себастьяна не сомневалась, что ни в одной из этих комнат нет никакой умирающей тетушки.
Бру упорствовал во лжи, и его гостьи решили осуществить свой план. Леопольдина спустилась вниз по лестнице, заверив по-английски (она еще неуверенно говорила на этом языке), что погладит необычных белых павлинов, а больше ничего не тронет. Себастьяна же, восседавшая на диване, приняла поистине царственную позу и задала первый из длинной череды вопросов:
— Зачем вам понадобилась ведьма по имени Геркулина?
Бру не сдавался и продолжал лгать. Что ему оставалось?
Однако его ложь не развеяла подозрений Себастьяны, связанных с его занятиями алхимией.
Далее, насколько мне известно, она перешла к расспросам о птицах и удаве по имени Уроборос. Змея нависала над ними, разместившись в расщелине ствола кипариса, что рос в кадке в углу шатра. Бру выдавал новые порции вранья, а Себастьяна даже не слушала его — она узнавала куда больше из выражения его глаз. Правда, он старательно избегал прямого взгляда ее глаз с ведьмовским знаком. Алхимик поглядывал в сторону лестницы, по которой совсем недавно спустилась вниз Леопольдина. Он явно чувствовал себя неуютно. Очевидно, Бру тревожила мысль о том, что юная ведьма может обнаружить то, чего ей видеть нельзя. И он не ошибся: Леопольдина как раз осмотрела библиотеку и нашла там алхимические тексты, хоть и не знала еще, зачем они нужны. Однако странный выбор книг красноречиво свидетельствовал о том, что человек, их собравший, имеет некую загадочную цель. Это не могло не встревожить юную ведьмочку, в свои десять или одиннадцать лет отличавшуюся проницательным умом. Леопольдина почуяла беду, и это ощущение надвигавшейся грозы усилилось, когда она приоткрыла незапертую дверь в помещение, примыкавшее к библиотеке, — в Комнату камней. Бру не ожидал, что ведьмы потревожат покой его жилища, и не подумал запереть дверь в ту каморку, где мне предстояло так долго страдать.
Леопольдина внимательно, насколько позволяли измененные ведьминские зрачки, рассматривала наполнявшие комнату диковины, пока не почувствовала невыносимую головную боль. Поясню: Лео вовсе не желала показывать свой глаз, но сама атмосфера комнаты принудила к этому юную ведьму. Она изучала обстановку, чтобы дать Себастьяне полный отчет. Что там трепещет на стенах, уж не крылья ли? Почему это красное вещество, с виду похожее на камни, такое мягкое на ощупь? Нет, здесь что-то не так. Она это хорошо понимала. Чувствовала. Обоняла. Улавливала каким-то особым чутьем, как собака ощущает чужой страх.
