Коленки у меня уже не дрожали. Руки немного дрожали, от усталости. А на душе была песня.
Летим себе стальными путями с мировой скоростью шестнадцатого года! Как сейчас врежемся в этот гадский «Шапито» на всем ходу! Как останутся от него одни пустые пивные банки!
А от нас? Березовые поленья? И пар над ними, с угольками…
И мои коленки снова дрогнули.
Но тут Юрий Иванович сказал:
– Давай потише, Петя. На цыпочках подкрадемся. Разъезд рядом.
Петруша стал снова вертеть какое-то здоровенное колесо, и послушный ему паровозик стал замедлять ход.
– Поддувало закрой! – скомандовал он.
Вскоре стало совсем тихо. Только ровное пыхтение и постукивание колес по стыкам.
А вокруг – темно. Как в безлунной степи ночью.
– Петруша, – вдруг сказал Юрий Иванович, – расскажи-ка экипажу, как ты немцев в плен брал. А то что-то приуныли хлопцы.
– Ерунда! – отмахнулся дед Петруша. – Это когда было-то!
– Молодежь должна знать своих героев, – насел на него дед Юраша.
– Они сами герои, – похвалил нас Петруша.
«Только не я», – невольно подумалось мне.
– А дело так было. Ходил я в разведку. И у самой линии фронта гляжу: на озерке три немца. Рядом – мотоцикла. Сели они подзакусить. Ну и я тут как тут. Оборванный, с торбочкой через плечо, сопливый, конечно, и босиком.
Подхожу, эссен попросил, пожрать, значит. Ну, обругали, как положено, автоматом погрозили.
Отошел я в сторонку и в ложбинке залег, наблюдаю. Поели немцы, шнапсу своего выпили, решили искупаться. Двое разделись и сразу в воду полезли, гогочут, брызгаются. А третий на бережке сидит, охраняет. Наскучило ему, автомат отставил, губную гармошку взял. Тут, значит, я подкрался и за автомат: хенде, говорю, хох. Руки вверх, значит. Немец гармошку выронил, глазами хлопает. Вот такая ерунда…
А паровозик бежал себе и бежал, тихонько бежал, будто тоже к рассказу прислушивался.
– Ну вот… Велел я им друг друга связать, запряг в мотоциклу и прямо голяком погнал к нашим.
– А как же вы с ними разговаривали? – не удержался Алешка. – По-немецки?
– А у меня переводчик был. Вот вроде этого. – И Петруша кивнул на автомат, висевший на плече Юраши. – Тут каждый поймет.
«Это точно», – подумал я, вспоминая, как встретил нас охранник Костя в вагоне «Шапито».
– Вон он! – вдруг шепотом сказал Петруша, высовывая голову в боковое окно. – Вижу! Спят сволочи! Наворовались – и спят. Ничего, щас мы их побудим! Готовь пулемет, Иваныч.
– Леха, где заряды? – спросил начальник поезда.
Лешка протянул ему черную сумочку. Юрий Иванович покопался в ней, перебирая какие-то цветные трубочки.
– Поздоровше выбирай! – посоветовал Петруша.
– Оно так! – Юрий Иванович отдал Алешке сумку и полез в тендер. Через секунду: – Первое орудие готово! Заряд фугасный! Трубка ноль-ноль. Прицел шестнадцать, прямой наводкой.
– Огонь! – рявкнул Петруша.
И что тут было! И что тут стало! Завопил свисток, зазвенел колокол. А из тендера вылетела с шипением и треском голубая огненная трасса и прошла прямо над крышей «Шапито».
Мы с Алешкой с разных сторон спрыгнули на насыпь, обогнали паровоз, подбежали к вагону «Шапито» и – раз-два! – накинули стальные запоры на дверях.
В это же мгновение паровоз «трешка» ударил своей автоматической сцепкой буфер вагона, продвинул его по инерции вперед, замедлил ход, остановился и заработал локтями назад. Поехали!
Мы догнали паровоз, вскочили на его лесенки. Старики втянули нас внутрь.
– Десант на борту! – доложил Петруша.
– Полный вперед! – скомандовал Юраша.
И мы уже нормальным ходом – не задом наперед – помчались в обратный путь. Волоча за собой вагон с пленными врагами.
Представляю, что у них там сейчас творится.
Но пока ничего особенного не творилось – ни стука в дверь, ни криков, ни выстрелов.
– Крепко спят, – сказал Юрий Иванович. – Хорошие сны видят.
– Ничего, скоро побудим, – с угрозой сказал Петруша и дал длинный победный свисток.
Глава XIII
И ГДЕ ОНИ ВСЕ?
Паровоз, раздувая белые усы, мчался по степи. Постепенно бледнело перед ним световое пятно круглого фонаря – то ли светало, то ли луна, наконец, поднялась.
– Во, – сказал Петруша, когда позади остались река Ея, шаткий мостик и густой лес, – хорошее место.
– Чем хорошее? – не поняли мы.
– Для разборок хорошее. Щас мы с ними разберемся.
Паровозик замедлил ход и остановился, попыхивая, среди цветущих трав, неподвижно застывших под лунным светом.
Мы спрыгнули на землю и пошли к вагону. Остановились возле двери. Юрий Иванович поднял автомат. Петруша помахивал увесистым поленом. Я вскарабкался по ступеням, откинул засов; выхватив пистолет и отодвинув дверь, живо отскочил в сторону.
– Народный спецназ! – объявил Юрий Иванович громовым голосом в жестяной рупор. – Выходи по одному! Без оружия!
В ответ – тишина. Ни звука.
– Не боись, братва! – добавил Петруша. – Без суда не расстреляем! Выходи по одному!
Ни звука. Тишина.
– Боятся, – сказал Алешка. – Спрятались. – И прокричал во весь свой звонкий голос: – Полковник Оболенский! Выходите! Вы свободны!
И Оболенский не отозвался на призыв родного младшего сына.
– Странно, – пробормотал Петруша. – Заходи, Юраша. Я прикрою. – И он поднял полено над головой.
Юрий Иванович взял автомат на изготовку, осторожно поднялся на площадку и исчез в темноте вагона. Через секунду там вспыхнул слабый свет. И начальник снова появился в дверях, освещенный сзади аварийной лампочкой.
– Никого… – изумленно произнес он.
Мы ринулись в вагон. Там действительно никого не было. Кроме беспорядка.
Сразу за тамбуром валялись разорванные и смятые коробки из-под бумаги для принтеров. Весь пол был усеян… долларами.
Мы бродили по колено в деньгах, но ничего не обнаружили. Кроме двух пулевых дырок в перегородке, да блеснула под столиком медная гильза.
Юрий Иванович поднял ее.
– Пистолетная, – сказал он. – А у них – автоматы. Это обнадеживает.
Да, картина обнадеживающая. Повсюду – следы борьбы, кучи денег, остатки еды и банки из-под пива. Дырки от пуль. Очень обнадеживающие.
– Думаю, повязал ваш батя бандитов, – покачал головой Петруша. – Опоздали мы.
Я его уверенности не разделял. Алешка, похоже, тоже.
