С мамой он разговаривал весело и приветливо, а с папой – уважительно. Но когда он вежливо попробовал спросить папу о том, как идет его нелегкая милицейская служба, папа так же вежливо ответил, что он сейчас в отпуске, а когда он в отпуске, то о своей работе старается не вспоминать.
– Понимаю, – сочувственно покивал Котяра Тимофей, – у вас столько проблем. Преступность совсем обнаглела. Сажать побольше надо. Чтоб другим неповадно было.
– Сажаем, – вздохнул папа. – Только я-то совсем другим делом занят. Я в паспортном столе служу.
– Вот как, – мурлыкнул Котяра и, мягко коснувшись папиного мундира, на котором были заметны дырки от орденов, улыбнулся: – А это вам, дорогой мой, конечно, дали за то, что вы своевременно и четко обеспечиваете граждан паспортами?
– И за это тоже, – в ответ улыбнулся папа.
Но странно. Котяра столько раз обещал пригласить нас к себе на чай, рассказать о проблемах циркового искусства, но так и не пригласил ни разу. И проблемы циркового искусства остались нам неизвестны. Зато вскоре возникли другие проблемы, более для нас актуальные.
Сначала мы зашли к «ботаникам». Алешка их так прозвал, очень милое семейство – четвертый вагон, шестое купе. Папа, мама и дочка Настя. Папа и мама – такие умные, жуть. Оба в очках, у обоих волосы на затылке собраны в хвостик, и все время читают. Толстые книги. Что-то в них подчеркивают, что-то выписывают, наверное, студенты. Они и дочку свою припахали. Она во второй класс перешла, и им на лето таблицу умножения задали. Бедная девочка. Сидит у окошка над листком с таблицей и губами шевелит: семью семь – сорок семь.
Алешка ее пожалел, шефство над ней взял, стал помогать. По собственному методу. Расскажет Насте какую-нибудь сказку или фильм. А потом по этому рассказу задачку задает: «У одного волка было семеро козлят. И у одной козы – тоже семеро. Сколько будет семью два?» Настя морщит лоб, хмурит брови и отвечает: «Целое стадо!»
…«Ботаники» сидели с книгами, как обычно. Настя смотрела в окно, теребила косичку и повторяла: «Семью семь – сорок семь».
Мы вежливо поздоровались, я присел в уголке, а Лешка стал заниматься с Настей. Напомнил ей рассказ про Чука и Гека, задал задачку:
– Чук принес три полена для печки. И Гек принес три полена. Сколько всего?
Настя наморщила лоб, нахмурила брови, задумалась.
Алешка подсказал:
– Два мальчика принесли по три полена. Сколько всего?
– Мало.
Алешка терпеливо вздохнул:
– Два мальчика умножить на три полена? Сколько всего?
Настя задумалась, и вдруг ее лицо осветила догадка:
– Два мальчика на три полена! Шесть!.. Мальчиков.
«Ботаники» рассмеялись, Алешка рассердился. Зашел с другого края, со стороны «Снежной королевы»:
– У Кая и Герды был розовый куст. На кусте – три ветки, на каждой ветке по два цветка. Сколько всего?
Настя нахмурила брови, наморщила нос, задумалась.
– Мы пошли, – сказал Алешка. – Думай. Обратно пойдем – спросим.
И мы отправились к начальнику поезда.
По пути заглянули к другим знакомым. Где-то чаю попили, где-то по конфетке получили. А вот у Грини с Кланей – облом. Они так и сидели, зажатые своими коробками и сумками. Только Кланя просунула в щель между ними пустую пластиковую бутылку и жалобно попросила:
– Мальчики, наберите водички.
Набрали, конечно…
– Где едем-то? – спросил невидимый Гриня.
– По степи, – сказал Алешка. – По Кубании.
– Во как! Чтой-то долго.
Мы тоже так считали.
– Большая степь, – сказал Алешка с сочувствием. – Бескрайняя.
В ответ послышалось два протяжных тоскливых вздоха…
Юрий Иванович, когда мы к нему зашли, озабоченно просматривал какие-то бумаги и ворчал:
– Что они там, слонов, что ли, кормят?
– Кто? – спросил Алешка. – Каких слонов?
– Да эти… Шапито. На каждой станции Лельку за продуктами гоняют. Их там, в вагоне, всего-то двое. А жрут… простите, едят, будто целая голодная банда.
– Значит, они все-таки цирковых зверей везут, – предположил Алешка. – Тайком. Чтобы меньше платить.
Юрий Иванович усмехнулся, покачал головой:
– Какие звери, Лех? Звери разве пиво пьют? Разве они сигареты «Ява» курят? Окорочка едят куриные? Пельмени «Сибирские»?
– Ну… – не сдавался Алешка. И намекнул: – Обезьяны, например. Такие умные среди них попадаются. И пиво пьют, и сигареты курят. И окурки с банками в окна бросают.
– Ну, если обезьяны… – Он отложил бумаги. – Я вот с ними разберусь, с окурками, с банками, с обезьянками. И с вертушкой этой, Лелькой. Она первый раз в рейсе. Не хотел я ее брать – молодая, неопытная, а вот навязали. Говорят, она племяшка, что ли, нашему начальнику дороги. Попробуй откажи. – Юрий Иванович вздохнул. – Одни проблемы кругом. Помощник машиниста приболел, с рейса его пришлось снять.
– А что с ним случилось? – озабоченно спросил Алешка. – Собака укусила?
Юрий Иванович смущенно улыбнулся.
– Да нет, никто его не кусал. Детская болезнь приключилась. Съел что-нибудь… Теперь надо замену ему искать. А где? В степи? В чистом поле? – Но тут он перескочил, вспомнив, на другое. – Я вас чего позвал-то? Маршрут следования поменялся, знаете ведь… И я очень рад. Потому что поедем через станцию Солнечная. Поняли?
Конечно, чего тут не понять!
– Эх вы! Не знаете… А на этой станции – музей железных дорог. Там собраны все старые виды паровозов! Во как! Ты вот, Алеха, знаешь, что такое паровоз?
Алешка показал на самовар и нахально заявил:
– Паровоз пар возит. Кастрюлька на колесах.
Юрий Иванович с огорчением рассмеялся, а я не понял: Алешка дурака валяет или в самом деле так считает?
– А что, не так, что ли? Бензовоз возит бензин, молоковоз – молоко. Ну а паровоз – ясно что.
Тут Юрий Иванович раскипятился, как самовар. Или как паровоз. И стал рассказывать. Он много чего наговорил. Много лишнего, по-моему. Но самое главное я усвоил: паровоз – великое изобретение человечества. Не менее великое, чем, например, тепловоз, электровоз или космический корабль.
– Ему ведь ничего не нужно: ни электричества, ни дизельного, ни ракетного топлива. Только уголь или дрова. Кидай их в топку, разводи пары, поднимай давление – и вперед!
– А система блокировки у него есть? – неожиданно и как-то небрежно спросил Алешка. – И дублирующий светофор? Световая сигнализация? Радиосвязь?
Юрий Иванович как открыл рот, так и не закрывал его. Довольно долго.
Наконец опомнился:
