Речки те – мелкие, узенькие, вертлявые, но в весеннее половодье или от летних ливней разливаются широко и обильно, надолго и надежно отрезая Синеречье ото всего остального света…
…Ратникова разбудил заполошный голос церковного сторожа Силантича, бессонного старика:
– Андрей Сергеич! Сергеич! Вставай, беда на дворе!
Участковый открыл глаза, повернул голову к светлевшему окошку, за которым виднелось бледное лицо в седой бороде и метался тревожный крик.
Ратников включил свет, мигом набросил камуфляж и вышел во двор.
Дед Силантич схватил участкового за плечо, едва не сдернув с крыльца.
– Андрюша, бежи скорей к Дачникам. Неладное дело там.
Ратников на ходу плеснул в лицо из кадушки и, вытираясь платком, быстро зашагал на дальний конец села. Силантич поспешал сзади, шаркая спадающей с ноги калошей, и, дергая участкового за рукав, пояснял:
– Дверь на крыльце снаружи клюкой подпертая. Стал хозяев окликать – молчат… Что-то с ними худое стряслось.
Дачниками звали на селе Сергачевых. Они несколько лет назад купили здесь дом со всем подворьем, привели в порядок, начали хозяйствовать. И все время мечтали насовсем перебраться в деревню, очень им здесь нравилось. Но чтобы прочно стать на ноги, обзавестись скотом, птицей, инвентарем, нужны были деньги. И Сергачевы решились – продали городскую квартиру…
Подошли к дому Дачников: в окнах темно. Окна в кухню вовсе не было: рама высажена ударом шеста – он лежал тут же, возле дома. Прав дед Силантич – недоброе дело!
Андрей взбежал на крыльцо, ногой откинул от дверей шест, взяв пистолет в обе руки стволом вверх, рванулся в сени.
Никого.
Ногой же распахнул дверь в комнату, заорав страшным голосом:
– Стоять! Руки!
Некому стоять.
Андрей включил свет, окинул взглядом комнату. Нехорошо, типичный разбой.
Все опрокинуто, разбросано. Ящики комода и стенки выдвинуты, содержимое вывалено в беспорядке на пол. Сброшены с полок книги, вспорота мебельная обивка, дверца гардероба косо висит на одной петле, платья, костюмы – все брошено на пол. У пиджака и брюк вывернуты карманы, даже детская кроватка разорена.
Осмотревшись, Андрей прошел в кухню – и здесь никого. Опрокинутый стул, битое стекло на полу.
Очень тихо. Но не совсем. Участковый прислушался, затаив дыхание. Казалось, будто где-то вдали, на дальней околице, скулит маленький щенок.
Ратников прошелся по комнате, сдвинул к стене половик. Под ним – крышка погреба. Отбросил ее, включил фонарик, заглянул вниз.
Сначала увидел сброшенную на пол приставную лестницу, потом мужчину в одних трусах, привязанного к стеллажу, рядом с ним – женщина в ночной рубашке, тоже привязанная, но сидя – на ее коленях корчится малый ребенок, жалобно, устало плачет.
Это были Сергачевы, всем семейством.
Участковый спрыгнул вниз. Осторожно снял с губ женщины пластырь – Нина судорожно, прерывисто всхлипнула. Разрезал веревки, сохранив узлы. Нина прижала ребенка к груди, пытаясь его согреть.
Андрей освободил Петра, выбрались в кухню.
– Спали уже, – дрожа от озноба и пережитого, рассказывал Петр, – вдруг на кухне – грохот, звон. Не успел вскочить – ворвались в комнату, трое, в масках. С фонариками. Деньги давай, говорят, не то всех уроем. Нету, говорю, денег. Не ври, знаем. На сберкнижке, говорю, вам не снять. Снимем, где она? Не помню, говорю. Сейчас вспомнишь, пригрозили.
Затащили нас в кухню. Нинка трясется, Вовчик плачет. Меня к стулу привязали. Двое пошли в комнате шарить, один стал меня бить. Я молчу. – Петр перевел дыхание, вновь переживая этот ночной ужас. – Зло такое меня взяло – молчу, и все.
К тому времени все на кухне собрались. Тут я хитрость надумал. Покивал, чтобы рот освободили. Ладно, говорю, скажу, где деньги. Развяжите. В подполе они, говорю. А сам думаю: сейчас они в подпол свалятся, а я крышку – бряк, попались, голубчики! Да не вышло. В подпол один полез: где, кричит, спрятал? В кадушке, говорю, что в углу стоит. Пошарил он в кадушке, вылез. Думаю, все, убьет теперь. А он у Нинки дите вырвал и над люком держит: считаю, мол, до двух. Своих детей, мол, у меня нету, а твоего мне не жалко. Сказал я сразу же, они деньги забрали, в погреб нас спустили…
– Приметы какие-нибудь заметил? – спросил Андрей.
– Да где там! В масках все. Да и темно было.
– Среднего роста они, не очень высокие, – сказала Нина. – Один в тельняшке. На него свет от фонарика попал – я и заметила.
– А голоса? – снова спросил Андрей.
– Да одинаковые все, – досадливо отмахнулся Петр. – У них маски из шапок, до подбородка натянуты. Бубнят и бубнят, разве разберешь голоса.
– А друг к другу они как обращались? Имена, клички называли?
– Не, не называли. «Ты» да «ты», все обращение.
– Это твоя? – Андрей показал Петру маленькую блестящую зажигалку, которую он подобрал в погребе.
– Не, ихняя, значит.
– Деньги в каком виде хранил? Какая сумма?
– Четыре вот такие пачки, резинкой стянутые. Завернутые в газету «Голос Званска».
– Ладно, ребята, – Андрей встал. – Попейте валерьянки, поспите. Днем разговор продолжим.
Уложил в пакет обрезки веревок с узлами, а зажигалку в кармане оставил. Попрощался, вышел на крыльцо, где терпеливо дожидался его Силантич.
– Посиди здесь, дед, ладно? Не подпускай никого к дому.
– Об чем речь, – согласился Силантич.
Ратников вернулся к себе, позвонил в район, сообщил дежурному по отделу о происшествии, попросил прислать группу.
– Пошлю, Сергеич, – пообещал дежурный. – Они на вызове в Оглядкине. Как вернутся, к тебе направлю.
Участковый погасил свет, который так и горел с его ухода, распахнул окно, поставил чайник и стал оформлять протоколы, прикидывая в уме, кто из односельчан мог сотворить такое черное дело? А о том, что у Дачников деньги появились, все село знало.
Перебирал одного, другого, третьего, а были на селе всякие. Пьяницы и хулиганы, чудаки и склочники, драчуны и ворюги. Словом, есть из кого выбрать.
Андрей полистал свой рабочий блокнот, нашел нужную запись:
«Геннадий Шухов (Шпингалет). Отбывал наказание за нанесение тяжких телесных повреждений. Злобен. Жесток. Истеричен. В возбужденном состоянии способен на непредвиденные поступки. Злоупотребляет алкоголем. При проведении профилактических бесед на контакт не идет».
Но Генки нынче ночью в селе не было, а Игоряшка, первый его собутыльник, трусоват по натуре, нагадить старался исподтишка и на откровенный разбой вряд ли пошел бы.
К тому же нападали на Сергачевых трое. Невысокие. Один из них в тельняшке. Вот что тревожило участкового. Вот чего он больше всего боялся. Потому что в селе тельняшку носил только пятнадцатилетний хулиган Колька Морев, Челюкан по прозвищу. Он в мореходку после школы собирался, морские узлы вязать умел. В точности как на потерпевших. И два дружка верных у него было: Мишка Куманьков да Васька Кролик. Невысокие.
