Сторож с облегчением, но с явным усилием поднялся и побрел в церковь, споткнувшись на ступенях паперти.
Великий проводил его внимательным взглядом: как дед выписывает ногами кренделя, как, хоть ты тресни, не может поймать рукой дверную ручку – все промахивается мимо. Удовлетворенно кивнул, усмехнулся, подобрал дедов окурок и зашагал неторопливо к школе.
Глава XII
ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ
Вечером Ратникова вызвали в райотдел: проводился общегородской рейд по ликвидации нескольких группировок, занимающихся рэкетом на колхозном рынке и автовокзале, а людей не хватало, потому привлекли даже участковых.
Андрей быстро собрался, помедлил на крыльце, вглядываясь в вечернее небо. В «гнилом углу» копошились пока еще серые облака. Они, словно натыкаясь на стену, расползались, мешая друг другу, пытались обойти ее по сторонам, поднимались вверх, сколько могли, опускались все ниже и ниже. И все это беспокойное месиво набухало, росло, раздувалось, пыхтя и сердясь. Белое, синее и серое смешивалось, чернело на глазах. Деревья в панике, суетливо и бесполезно, стали размахивать ветвями, словно хотели разогнать низкие, уже до крон опустившиеся тучи. И вроде бы там, где доставали до них, им это удавалось – клубились, кипели белые барашки. А вот выше все уже было черно до самой середины неба…
Очень некстати этот вызов в город. Ох, как нужно именно сейчас быть в селе, чтобы контролировать ситуацию, чтобы не опоздать. Не простишь потом себе опоздания…
«Если зарядят дожди, – с тревогой думал Андрей, заводя мотоцикл, – то через день-два Великому придется удирать, иначе не проедет. Значит, в ближайшие ночи нужно ждать его действий. Да не его, сам он на ограбление не пойдет, не зря же пацанов столько времени обрабатывал. Не опоздать бы».
Когда Андрей выехал за село, навстречу тучам, ветер донес до него и бросил в лицо первые, еще редкие капли будущего долгого дождя…
Великий серым волком пробрался в церковь, внутрь колонны, закрепил один фонарь на подставке, а другой на лбу и приступил к работе. Тихо жужжала дрель, тихо постукивал молоток, позвякивало чуть слышно железо. И через некоторое время он сказал себе вслух, негромко: «Вот и все. Сим-сим, откройся». Потянул легонько конец цепи, что-то щелкнуло, и верхний край плиты стал медленно опускаться вниз, уходить в помещение и наконец мягко лег на пол.
Великий выключил фонари и бесшумно вступил в храм. В руке его была большая сумка. Он быстро, стараясь, чтобы не отдавались под сводами шаги, прошел за алтарь. Через какое-то время вернулся. Остановился перед образом Божией Матери с младенцем Христом, затеплил свечу и перекрестился.
Поднял с пола тяжелую сумку и шмыгнул в колонну. Ощупью нашел цепь, натянул, дернул. Плита пошла вверх своим краем, что-то опять щелкнуло – встала на место.
Великий включил фонарь, собрал инструменты, еще раз оглядел плиту, потрогал натянутую цепь и стал спускаться по подрагивающим ступеням…
В школе он вновь задернул шторы. Достал из того же шкафа купленный накануне чемоданчик. Свет не включал. В темноте, аккуратно и беззвучно, переложил содержимое сумки в чемодан, защелкнул замочки. Поставил чемодан в изголовье раскладушки. Вздохнул с облегчением, закурил, включил свет. Раздернул шторы… – у меня секретов нет…
Андрея назначили патрулировать автовокзал. Получив жезл и бронежилет, он пошел к машине. В дверях столкнулся с Платоновым.
– Андрюша, – сказал вполголоса следователь, подкидывая на плече автомат. – А ведь у меня кое-что для тебя есть. Утром передам. Интересная информация. Похоже, твой Великий и впрямь большая фигура. Только очень черная. Так что ты с ним поосторожнее, не спугни. И сам не подставляйся. Если ситуация обострится, один его не вздумай брать. Я кое-что еще проверю, доложу начальству. Как он себя ведет?
– Понимаешь, нет у меня к нему ничего. Чувствую, что все неспроста, а предъявить нечего, даже вовлечение несовершеннолетних в совершение преступлений. Пока нет, во всяком случае.
– Это мелочи, Андрей. Если это он, за ним такой след тянется… Ладно, днями разберемся. Удачи тебе.
…Прошла трудная и тревожная ночь. Вернувшись в горотдел, Андрей узнал, что Платонов тяжело ранен в перестрелке, находится в реанимации, без сознания.
Еще полдня Ратников провел в отделе – работы здесь было много. Разбирались с задержанными, оформляли необходимые документы, и только после обеда он смог выехать в село. К этому времени Платонов так и не пришел в себя…
Великий торжественно объявил о своем скором отъезде и собрал у себя всю свою гвардию «бездельников и лоботрясов».
– Не скрою, друганы и братаны, что меня постигло глубокое разочарование. Оттого, что вы, други мои и кореша, не состоялись в качестве удачливых кладоискателей. И это глубокое разочарование сменилось не менее глубоким унынием, когда я лично убедился, что розыски клада придется отложить до следующего раза. – Великий не выглядел глубоко разочарованным и говорил о своем глубоком унынии весело, скаля в улыбке зубы. – Необходимо уточнить сведения, систематизировать результаты и упорядочить поиск. Не журитесь, добры молодцы. Все еще впереди! – И он высоко поднял бокал с лимонадом. – Как говорил мне один мудрец, безмерное наслаждение настоящим есть разумная забота о будущем. Последуем его совету.
И Великий, выпив до дна, снял со стены гитару.
Сначала он спел какой-то блатной романс, но, почувствовав, что это не произвело особого впечатления, застучал по струнам на манер банджо. Зазвенела веселая, просторная мелодия, были в ней синее небо, яркое солнце, широкие прерии. И слышался дробный стук копыт:
Эта песня для сердца отрада,
Это песня лазурных долин.
Колорадо мое, Колорадо
И мой друг – старина карабин.
Ребят разобрало. Повеселели, стали притопывать ногами, подмигивать в такт, прищелкивать пальцами – такая заводная была песня. И слова в ней, хоть и не очень понятные, но какие-то притягательные. Даже
Галка стала подпрыгивать на стуле.
Если враг – встретим недруга боем
И в обиду себя не дадим.
Мы ковбои с тобой, мы ковбои,
Верный друг, старина карабин.
– Сенька эту песню любил, – вздохнул Челюкан, когда Великий резко прижал струны ладонью.
– Да, – презрительно поморщился Великий, – укатал ваш шериф своего друга.
Стало тихо.
– А что… – осторожно проговорил Васька Кролик. – Он же человека убил. Хоть и не нарочно.
– Нарочно – не нарочно, – раздраженно передразнил Великий. – Знаешь ты, что такое мужская дружба? Это святой закон. Выше него ничего нет на свете: ни родства, ни любви, ни долга. Поняли?
– Поняли, – проворчал Колька. – Только не совсем, – и отодвинулся на всякий случай подальше от тяжелой и умелой руки Великого.
– Сейчас совсем поймете. – В голосе царева тезки прозвучала угроза. – Вот пришел к тебе друг. Ночью, раненый. И говорит: я человека убил, меня милиция ищет. Что ты ему ответишь? Васька, твое слово.
