– Ну, что ж. – Он поднялся, протянул через стол руку. – Спасибо за информацию. На обратном пути заеду – кладом поделюсь.
– Не откажемся, – улыбнулся Староверцев. – Всего доброго.
Он проводил Великого взглядом, потрогал папку, задумался. Что-то беспокойное шевельнулось в душе. Какая-то неясная тревога вспыхнула. Почему? Не потому ли, что запало в память, как дрогнули пальцы Великого, когда он взял реестр с описанием церковного имущества.
Афанасий Иванович перевел взгляд с розовой папки на черный телефон, потеребил бородку, пожал плечами и звонить не стал…
А Великий тем временем сидел в машине и что-то старательно записывал в свою красивую книжку. Останавливал быстрый бег авторучки по листам, хмурил лоб, вспоминая, и снова быстро писал что-то очень для себя важное.
Затем он убрал книжку в карман, завел двигатель и пробормотал:
– Старик прав – пацанов надо пощупать…
С утра нехотя, будто кто его силой заставил, побрызгал дождик – освежил запыленную травку, чуть сполоснул листву на деревьях, смочил слегка крыши – и спрятался.
Скользкой, петлявшей по горушке тропкой участковый поднимался к церкви.
Церковь в Синеречье была очень красивая. Стояла она, как и положено, на горушке, в кольце речной излучины, отовсюду видная, радовала глаз и душу свежим золотом сквозных крестов, легкостью затейливой, в два цвета, кладки – белым и ярко-красным, чуть ли не алым, кирпичом. Издалека, как смотришь на село, то будто плывет над ним, сверкая, белое облако, окрашенное солнечными лучами, и сбегаются поглядеть на это чудо маленькие домишки, толпятся под ним, с наивным восхищением задирая неказистые крыши.
Но кроме красы неописуемой была замечательна церковь своею древней тайной. До сего времени нет-нет да и вспомнится седая легенда о том, что из церкви ведет за реку подземный ход, которым скрывались в дремучие леса наши предки при набегах жестоких татар. Спроси любого деда: мол, когда мальцом был, искал подземелье? Покрутит старик седой головой, взъерошит седую бороду и признается: было такое, однова даже на ночь в церкви прятался, весь подвал излазил – ан не нашел…
Да и участковый Ратников помнит со своего детства, как пытался с друзьями проникнуть в закрытый ржавой решеткой склеп, откуда, старики говорили, можно в подземелье пробраться. Как за тем же лазили в разрушенную заречную часовню. И как однажды, после весеннего разлива, отошла ненадолго речка от своего русла в сторону Степанова лужка, и в речном песке обнажилась сводчатая кладка из почерневшего узенького кирпича. Потом река вернулась в свое ложе и снова запрятала-затянула свою тайну на своем дне мелким желтым песком.
Да вот и недавно, года два назад, случилось в селе загадочное происшествие, опять напомнило былую тайну. На крайней усадьбе, старика Мокея, вдруг за одну ночь исчез, как его и не было, старый пруд. Еще с вечера, на зорьке, сидели в ивняках пацаны с удочками, а утром… Утром один ивняк и остался, а вместо пруда – илистая чаша с воронкой посередине, да бьются в иле золотые караси. Не успел народ сбежаться, а уж и той воронки нет, сравнялось дно расползшимся илом, затянувшим дыру, а к осени оно и вовсе травами заросло. Такие вот дела. Загадочные…
Настоятель храма, отец Леонид, тоже Андрею как-то признался, что спускался в холодные церковные подвалы, обошел вдоль и поперек все лабиринты, даже нашел в одном месте пробитый мечом ли, саблей ли съеденный, ржавчиной боевой шлем, но тайного входа в подземелье так и не сыскал…
– А чего ты там забыл, батюшка поп? – спросил его тогда Андрей.
– Прискорбное событие позвало. Еще до вашей службы, Андрей Сергеич, заперся в храме окаянный пьяница и выкуп потребовал в виде ящика с водкой. А спустя малое время таинственно исчез, следов за собой не оставив.
– Подумаешь, событие – пьяница исчез.
– Не в том прискорбие. А в том, что в один час исчезла вместе с ним дорогая реликвия – наперстный крест золотой с каменьями. Со времен татарского лихолетья в храме благоговейно сохраняемая. Надеялся сыскать. Не сподобил Господь…
Отец Леонид был молод, носил красивую бородку и волнистые кудри до плеч. Ровный характером, всегда с приветливой улыбкой и добрым словом, бывал, однако, крут. Застав как-то Мишку Куманькова (это еще прошлым летом случилось), когда тот царапал на церковной ограде гадкое слово, отец Леонид сломил хлыст орешника, перекинул Мишку через колено и на глазах его дружков провел справедливую экзекуцию.
Мишка сдуру батяньке своему нажаловался, но тот ему со своей стороны нещадно добавил.
Тут уж мушкетеры ощетинились, злую шкоду задумали. Сперли с фермы здоровенный брикет кормовых дрожжей да и плюхнули его в сортир служителя культа. Дело было в самую жару и, кто понимает, привело к натуральной экологической катастрофе. Чтобы ликвидировать ее последствия, пришлось вызывать пожарную команду. Пожарные посмеялись, постояли с наветренной стороны, брезгливо поморщились и уехали.
Отец Леонид тоже посмеялся. Потому что Куманьковы были по селу его «нижними» соседями, и все забродившее содержимое выгребной ямы неудержимым зловонным половодьем затопило их усадьбу. Просчитались мстители. И пришлось Мишке снова скрываться в лесах. И батянька его, опять намотав ремень на руку, безуспешно рысил по окрестностям в поисках сына.
Вот с той поры вспыхнула и по сей день не гаснет вражда между православной церковью и Мишкой Куманьковым, который отца Леонида иначе как мракобесом не называет. В последнее время вражда притихла, в подполье ушла, но не растворилась в деревенских буднях. Ждала своего часа…
Проходя вдоль церковной ограды, Андрей помахал отцу Леониду. Священник, высоко задрав подол рясы, складывал в карман звенящую связку ключей и сделал участковому знак: подожди, мол, разговор есть. Подошел, улыбаясь, охотно показывая ровные чистые зубы. Они с Андреем были одного возраста, относились друг к другу с симпатией.
– Я в недоумении, Андрей Сергеевич, – сердито, сбросив улыбку, начал батюшка.
– Я тоже, – искренне удивился в ответ Андрей.
– Вы прискорбно невнимательны к церкви!
– Как это? – опешил участковый. – Посты, что ли, не соблюдаю?
– Я имею в виду ваше профессиональное внимание, – не принял шутки отец Леонид. – Да, да. Вы обязаны добиться организации у церкви постоянного милицейского поста. Или какого-то другого вида охраны. Для верующих это храм, а для всех остальных – музей. Музей с бесценными, невосполнимыми при утрате произведениями искусства. Ведь у нас почти все иконы старинного письма, есть Дионисий, есть школы Феофана Грека. А книги? Евангелие в чеканном по меди футляре – ему поистине нет цены, нет равного. Впрочем, в Дубровническом музее имеется подробная опись – вы бы ознакомились с ней при случае, если моя тревога вас не убеждает…
– А что такое? – обеспокоенно перебил Андрей. – Есть какие-то сигналы?
– Да нет, сигналов пока нет. Есть просто вполне естественное беспокойство о судьбе бесценных сокровищ.
