– Знаете, это правда: богачам всегда одиноко. Их никто не любит, потому что все завидуют, – уверенно резюмировала Тамара.
– Богатство богатством, но я слышала, что у нее какая-то страшная болезнь, чуть ли не рак, и уже ничего нельзя сделать, – сообщила Оля.
– Жалко как, – повторила Настя.
На том и порешили. Аню нужно жалеть. А если жалеешь, то места для зависти уже вроде как не остается. Подружкам сразу стало как-то легче жить, день перестал быть мрачным, студенческое кафе показалось вполне приличным, и обсуждать несметные богатства семьи Ольховских в этот раз стало как-то неуместно. Поэтому, когда в двери кафетерия показалась Аня, девушки, словно сговорившись, начали махать ей руками, подзывая к их столику. Приятельниц просто распирало от собственного благородства, когда Аня радостно улыбнулась им:
– Привет! Рада вас видеть!
– Мы тоже, – согласились те, великодушно разрешая ей разбавить предполагаемое тоскливое одиночество общением с однокурсницами.
Они заговорили о магазинных скидках, которые ожидаются уже через пару недель – традиция распродаж радовала модниц. Обсудили новую машину Генки Кириенкова, и позлорадствовали, что он уехал на ней после занятий один – предмет его воздыханий, ветреная красавица Ленка Фролова, на «Рено» щуплого Кириенкова не покусилась. Не тот калибр, пришли к выводу девушки.
Аня слушала их, где-то рассеянно поддакивала (для поддержания разговора), и прекрасно понимала природу их приветливости. Раньше однокурсники держались с ней отстраненно – им, наверное, казалось, что она «не захочет с ними знаться». Конечно, слухи о ее болезни уже просочились, и это словно уравняло Аню с другими. Смешные – наверное, начали ее жалеть. Она вдруг произнесла нарочито равнодушным тоном:
– Девушки, меня не будет несколько дней, дадите потом лекции переписать?
– Конечно! – в один голос заверили, понимающе кивая.
Аню этот спектакль начал злить. И тогда она сказала:
– Вы, наверное, думаете, что я чуть ли не смертельно больна? Не представляю, кому пришла в голову такая чушь. Разве вы не видите, что я совершенно здорова? Просто захотелось слетать на Тенерифе, понежиться под солнышком перед началом здешней осенней слякоти! Ну пока, мне нужно еще в деканат зайти. До встречи!
И ушла, гордо подняв голову. Веселая атмосфера за столиком словно сдулась, как воздушный шарик. А ведь какое было отличное настроение. Вот зараза, взяла и испортила!
* * *
Ольховский вошел в дом и направился прямиком в кабинет. После Ликиного выступления насчет «второго ребеночка» он избегал встреч с женой. Обходился дежурными любезностями, общими фразами за обедом – словом, вел себя с ней, как с соседкой по коммунальной квартире, учтиво и отстраненно. Правда, в коммунальных квартирах Александр Петрович отродясь не живал, но предполагал, что именно так он относился бы к своим соседям.
Лика из-за этого страдала. Она не понимала, почему муж так холоден. Поделиться страданиями ей было не с кем; собиралась было подкатить к маме и пожаловаться на отстраненность Ольховского, да передумала: мать, как обычно, примет его сторону.
Может, он решил, что Лика совсем не думает об Ане? Но ведь это же неправда! Думает, еще и как. Но с недавних пор она перестала скрывать свои мысли – и, кажется, вышло еще хуже. Ну, хочет она еще одного ребенка, и что с того?
На самом деле она хотела его давно, просто случая не было сообщить об этом Алексу. Правда, хотела она не столько заполучить маленькое орущее создание, сколько снова сблизится с мужем – хотя бы на почве общей заботы о потомстве. Аня выросла, и Лика чувствовала себя совершенно неприкаянной: ей казалось, что больше не нужна этой семье. Они никогда не были подругами с дочерью, а с мужем были разве что хорошими любовниками – когда-то. И еще «красивой парой» – до сих пор.
Он постепенно становился все более далеким и чужим. Теперь ей хотелось вернуть Алекса себе.
* * *
Сергей собирался на свидание. До сих пор не мог привыкнуть к новым шмоткам, и радовался им, при этом мучительно стесняясь своего какого-то совсем не мужского восторга. Не то чтобы он вдруг заделался заправским модником и стремился попасть на метросексуальный шопинг. Ему и той одежды, которую они купили еще в сентябре с Верой Николаевной, было слишком много. Но ему нравились новые, качественные вещи – тело их любило и чувствовало себя уютно и празднично в этих одеждах.
Полюбовавшись на себя в зеркало, Сергей в нерешительности застыл возле стола. Открыл нижний ящик, в котором лежала нетронутая пачка денег «для организации свиданий». Он так до сих пор и не притронулся к ним. Это казалось ему не просто унизительным – уж унижение он как-то бы снес, учитывая обстоятельства. Но Сергею казалось, что если он возьмет деньги Ольховского, чтобы ухаживать за Аней, то оскорбит ее. Ну и пусть она об этом не знает, все равно рука не поднималась эти деньги взять. Сергей как сунул пачку долларов в стол, к этому жуткому договору, о котором ему хотелось забыть, так и оставил их лежать. После недолгих раздумий, увенчавшихся твердым решением, тогда он взял из серванта другую пачку – две тысячи долларов, заработанных Серегой лично, которые ему удалось скопить на долгожданный отдых.
Он не знал, какими именно словами сообщит матери и Кате, что и в наступающем году поездка на Средиземное море им не светит. Уже ведь и документы на загранпаспорта подали… Катька мечтала о Кипре. Кто-то из ее одноклассников ездит на Кипр каждый год – у их родственников там вилла. «Что-то вроде дачи», – объясняла Катя своим родным, не умея скрыть детскую зависть. В ее воображении эта страна представлялась настоящим раем на земле, цветущим островом среди лазурного ласкового моря.
Одним движением, доставая деньги из картонной коробки, Сергей лишил сестру возможности на этом острове побывать. Но был уверен, что поступает правильно. Ничего, у Катьки впереди – целая жизнь, попадет и на Кипр, и в Париж, и куда захочет. Он еще заработает – потом. А у Ани не будет уже ничего – кроме Сергея. И, может, у него больше ничего не будет тоже…
Большая часть «морских» денег растаяла за два месяца. Он дарил Ане подарки – с такой радостью, как не дарил никому ничего и никогда. Все-таки дарил цветы – Сергей не мог понять, как это не дарить цветы девушке! Придумал, что можно покупать их в горшочках, и у Ани в комнате уже выстроилась целая оранжерея из орхидей и гардений, были даже иерусалимская вишня и комнатный кипарис. Эти цветы Ане нравились, и она радовалась им не меньше, чем другим его подаркам. Девушку мало чем можно было поразить; Сергей это понимал и выбирал подарки, которые ее все-таки удивляли и трогали. Однажды принес ей красивую коробку и торжественно вручил:
– Спорим, никогда не угадаешь, что здесь?
Аня взяла в руки подозрительно легкую квадратную упаковку, легонько встряхнула – никакого движения.
– Теплый воздух Крыма? Первые снежинки?
Сергей засмеялся:
– Первое – ближе к истине… Это – то, что тебя согреет!
