Именно по этим «мы», «Максим» Аня все и поняла про бабушку и своего врача. Порадовалась за них. И начала об этом думать, потому что думать о том, что она может и не умереть через месяц, Аня боялась.
– Хорошо. Только завтра. Договорились? – посмотрела на Веру так доверчиво, как в детстве.
– Ладно, как скажешь.
– У нас первая пара легкая, могу прогулять.
– Хорошо, – согласилась Вера.
– И родителям пока что ничего не скажем.
Вера снова повторила слово, которое уже звучало в этот день, как мантра:
– Хорошо. Хорошо, дорогая моя, все будет хорошо!
Они сдали анализы сегодня утром, и, ожидая результатов, отправились в ближайший торговый центр за обновками. Аня решила вообще не ездить сегодня на занятия – все равно будет думать только о будущем: каким оно будет, если окажется, что судьба отмерила ей еще немного времени?
Вера Николаевна наблюдала, как исчезает с внучкиной тарелки чизкейк, как Аня улыбается, как делает вкусные глотки кофе – и, когда позвонил Максим Леонидович и сказал: «Вера. Все подтвердилось. Анализы, несомненно, лучше! Давайте бегом ко мне!», Вера даже не удивилась. Так и должно было быть. Они выиграли у болезни первый раунд.
* * *
– Конечно, конечно, это ведь логично! – возбужденно приговаривал Ольховский, расхаживая по кабинету. – Мы ведь видели, что девочка продолжает… вести прежний образ жизни.
Дальше говорить было трудно, но он все-таки произнес:
– Насколько я понимаю, когда дела становятся совсем плохи, это сразу же проявляется. Но Аня выглядела как обычно!
В кабинете собралась вся небольшая семья, чтобы обсудить грандиозные новости. Никто до конца не верил, что болезнь отступает; все то молчали, то начинали говорить наперебой, стараясь убедить самих себя в том, что это – правда. Одна Аня, казалось, была безучастной, смотрела в окно, время от времени улыбаясь своим мыслям. Для нее была одна правда: в глубине души она всегда знала, что так и будет. Судьба не могла забрать ее у Сергея – теперь, когда они встретились, и когда стало понятно, что жизнь без любви – всего лишь имитация жизни.
– Аня, ты слышишь меня? – отец стоял рядом с креслом, в котором она сидела.
Аня виновато подняла глаза и честно призналась:
– Не-а. Не слышу. Извини.
Ольховский взял ее за руку и присел на широкий подлокотник.
– Я говорил, что тебе нужно сейчас особенно поберечь себя. Никаких стрессов и нагрузок.
– Да, папа, я знаю – Максим Леонидович вчера говорил то же самое, – пожала плечами Аня.
– Папа хочет сказать, что никаких стрессов – это значит, избегать сильных эмоций вообще, и положительных в том числе, – попыталась растолковать дочери Анжелика. Ольховский скользнул по ней равнодушным взглядом, под которым та съежилась, словно под прицелом. Закончила почти шепотом: – Любовь-морковь всякая там…
Александр Петрович вздохнул. Лика, наверное, все правильно растолковала. Теперь, когда появилась надежда, сомнительный водитель должен отойти в сторону – ему совершенно нет места в будущем их семьи. Правда, нужно как-то… деликатно это делать. Тем более, что Аня пока не поставила семью в известность об их отношениях с Сергеем, и нужно молчать, чтобы себя как-то не выдать! Вдруг заметив, как напряглась Аня, высвободила свою ладонь из отцовских рук, Ольховский тут же пошел на попятный:
– Дочь, ты нас неправильно поняла… Мы совсем не против твоих встреч с молодыми людьми… – он обернулся в поисках поддержки.
Вера Николаевна одобрительно закивала, а Лика обиженно поджала губы.
– Это хорошо, что не против, – сказала Аня, поднимаясь. – Потому что я все равно буду встречаться, даже если вы мне запретите. Я, кстати, действительно встречаюсь с одним прекрасным парнем. Возможно, даже познакомлю вас с ним, хотя сомневаюсь, что он придется ко двору. Но мне это безразлично, потому что, кажется, я люблю его.
Этого стоило ожидать! Конечно, девочка влюбилась. Да они ведь сами этого хотели! Теща устроила спектакль, тоже, нашелся режиссер человеческих жизней! Почему-то об этом Ольховский подумал с внезапным гневом: раньше Вера Николаевна подобных чувств в нем никогда не вызывала.
– Мы, наверное, уже все обсудили, – медленно проговорила Аня. – Я устала, пойду к себе.
Она ушла, оставив родных справляться с новой неожиданной проблемой без нее. Да и откуда ей было знать, что Сергей из спасателя вдруг превратился в проблему?
* * *
Осень сдалась; она больше не боролась за свою привлекательность и просто махнула на все усилия рукой. Прохожие уже не растягивали удовольствие от маршрута «дом-метро», наслаждаясь созерцанием зрелой роскошной осенней красоты. Они теперь торопились, не останавливаясь взглядом на стремительно стареющей осени, как не замечают и утомленной невзрачной стареющей женщины, встретившийся на пути. Случайно поднявшим на бегу взгляд открывалось хмурое, нездоровое городское небо, испещренное морщинами черных мокрых веток.
Налетел ветер, и заморосил печальный декабрьский дождь. Сергей включил дворники, убавил скорость и остановился перед светофором. Вот погодка! Но что поделаешь – зима пришла; удивительно, что еще снега нет. А, может, и плохо – Аня говорила, что любит снег. Не то чтобы она была заядлой лыжницей или любительницей играть в снежки и лепить снеговиков. Свою симпатию к не любимому большинством людей холодному времени года объясняла, как всегда, необычно:
– Зима располагает к размышлениям больше, чем любое другое время года. Когда я вижу, как за окном идет снег, – тогда рождаются самые дерзкие мечты и строятся самые невероятные планы. Зима – время для того, чтобы думать… Ну и, конечно, ждать весну!
Сергей соглашался с тем, что ожидание может быть даже более волнующим и прекрасным, чем само событие. Но вот необходимость ждать, когда закончатся Анины пары, он бы никак не назвал ни прекрасной, ни волнующей. Куда больше Сергей любил, когда Аня выходила из университетского здания, осматривалась вокруг и, заметив его, словно наполнялась золотым светом. Улыбалась, поднимала руку – вот и я! – и шла ему навстречу.
Сегодня она задерживалась после каких-то дополнительных занятий, и начинало темнеть. Сергей ненавидел это время года даже не из-за дождей, ветра и наступающих холодов: больше всего его удручало наступление вечера сразу после обеда.
Но Аню он увидел сразу. Она стояла под ярким зонтиком, в светлом пальтишке и практически одна на крыльце корпуса. Причем одета была явно не по погоде: ветер рвал полы ее коротенького пальто, и по тому, как Аня переминалась с ноги на ногу в сапожках на высоких тонких каблуках, Сергей понял, что она страшно замерзла и стоит уже долго. Он подошел к ней, взял за руку и быстро повел к машине, на ходу отчитывая, как ребенка:
– Анютка, ну что ты так оделась! Декабрь на дворе, вот-вот морозы ударят, а ты – в чулках и короткой тряпице! Не дай бог простудиться… Почему не позвонила, что раньше освободилась?
