Корбалевич просмотрел его, подписал и спросил:
— Что говорят москвичи?
— Коротко, Москва подтверждает принадлежность к спецслужбам одного человека.
— Как его имя?
— Эрдемир.
— Чем они это аргументируют?
— Он стажировался полгода под руководством московского резака, гнездо у которого в посольстве Каморканы в Москве.
— А подробности?
— Начальник… Ты же знаешь, что подробности письмом.
— Да, точно, это я погорячился.
— Чайку не желаешь?
— Нет, хотя, возможно, после посещения руководства.
— Ты идешь туда?
— Да, и хочу спросить тебя, что бы ты ответил на вопрос, а для чего вдруг создается под крылом представительства резидентура, с какой радости?
— Не знаю. Каморкана не граничит с Беларусью. Да и не может Беларусь представлять для Каморканы прямого интереса. Предположить, что резидентура преследует какие-то иные цели…
— Понятно, жди, я скоро зайду.
Сложив в папку несколько бумаг на подпись начальнику управления и положив вниз заявление Расима, Корбалевич вышел из кабинета.
Начупра быстро подписал документы, а заявление Расима прочел дважды и с удивлением посмотрел на Корбалевича.
— Он вполне адекватен, — сказал Корбалевич, — он готовился на службу в военное время…
Начальник управления продолжал смотреть на Корбалевича, словно говоря: а мы-то тут при чем, где конкретные посягательства на интересы Беларуси?
— Его хорошо характеризует Ухналев.
— Ухналев за нас с тобой отвечать не будет, он человек уважаемый, но свое уже отслужил.
— Но парень действительно правильно все оценивает, он не начитался шпионских романов. Кроме того, он знает, что если мы не отреагируем, то нас могут поправить оттуда… — и Корбалевич неопределенно махнул рукой.
Начальник размашисто наложил резолюцию на заявлении, отдал лист Корбалевичу и сказал:
— Если твой отдел не загружен работой, возьми на себя и это. Только сам возьми, не отписывай подчиненным.
— Я так и сделаю.
— Сделай, пожалуйста, сделай…
Корбалевич вернулся в свой кабинет, отзвонился Ухналеву и направился к Гольцеву. Тот заварил свой фирменный чай и спросил:
— Подписал заявление?
— Какое заявление? Разве я тебе что-нибудь говорил о заявлении?
— Ничего ты не говорил, но когда пятнадцать лет поработаешь в контрразведке, начинаешь видеть не только двумя глазами, но и третьим.
— Мистик ты наш, а ты под землю на три метра не видишь? А то смотри, как только опер начинает видеть сквозь землю, это верный знак, что его пора отправлять в Новинки
[27]
.
Расим
С момента последней встречи с Эрдемиром Расим стал чувствовать некоторую тревогу, когда находился на улице. Было ли это следствие того, что он находился под контролем у средств Эрдемира, или ему просто так казалось, он не понимал.
Спустя три дня ему позвонил Эрдемир и назвал три цифры.
Первые означали дом и квартиру по улице Богдановича, третья была временем, от которого ему было необходимо отнять два часа.
Не мудрствуя лукаво Расим пришел в указанный срок по указанному адресу. Он позвонил в дверь с глазком. Дверь открылась, его встретил сам Эрдемир.
Они прошли в одну из комнат, сели на диван. Перед ними на журнальном столике стояли вазочки с виноградом и сушеными фруктами.
Эрдемир взял в руки пульт и нажал на кнопку, какой-то прибор над телевизором мигнул красной лампочкой.
— Это создатель помех, от возможного прослушивания, — сказал Эрдемир.
Расим кивнул головой.
— Береженого Господь бережет, — продолжал Эрдемир, — а не береженого бережет конвой.
Расим хотел поправить поговорку, но не сделал этого.
— Отныне все встречи с тобой мы будем проводить здесь. Для всех мы с тобой не знакомы или знакомы, как говорят у вас, по шапке.
— Шапочно, — тут уже Расим не выдержал.
— То есть у них одинаковые шапки?
— Нет, они снимают или приподнимают шапки, увидев другу друга. Значит это не очень большую степень знакомства. Но я о другом. К чему эти предосторожности, если ты сказал, что мы не играем в шпионов?
— Для твоей же пользы.
— Ну, пусть будет так…
— Ты почему все же прекратил ездить за рубеж?
— Для такой поездки нужны бабки.
— У тебя они будут. Правда, их надо заработать.
— Ты дашь мне удочку?
— Удочку, зачем?
— Знаешь, у нас в так называемую перестройку, было модно говорить: «Я не дам вам денег, но дам удочку, то есть, научу ловить рыбу или подтолкну к тому, чтобы научить вас ловить рыбу».
— Не лишено логики. Я научу тебя ловить рыбу, но ты должен преодолеть некую обиду, которую почему-то держишь на меня.
— Да за что?
— Не знаю, ты мне сам об этом скажешь.
— Нет, я привык обижаться только на себя…
— Здесь ты не прав. Хотя… С одной стороны, это плохо, с другой, — хорошо.
— Чего же здесь хорошего?
— Позже поймешь, а пока это моя профессиональная тайна. У меня к тебе будет незначительная просьба: прямо здесь, и долго не думая, напиши мне круг твоих знакомых по Ивье, университету, работе в фирме, да и вообще тех, кого ты знаешь.
— Это имеет отношение к уровню оплаты моей работы?
— Самое существенное.
Эрдемир поднялся с дивана, открыл ящик стола, достал лист бумаги и ручку, положил все это перед Расимом и вышел в другую комнату.
Расим взял ручку, но не смог написать ни оного слова. Он словно в ступор попал.
Прошло четверть часа. В комнату вернулся Эрдемир, он без интереса посмотрел на пустой лист и произнес:
— Так, где ты купался в детстве?
— На Немане.
— А почему не в Гавье?
— Потому, что Гавья была на пять километров дальше Немана.
— А жил ты на улице Советской или Ленина?
— На улице Первого мая.
— Дом у тебя был частный?
— Нет, это был вполне современный пятиэтажный дом.
— Но почему ты жил там, тогда как вся татарская часть города жила в районах улиц Советская и Ленина?
