— Да не тронем мы твоего царя. Пусть дальше идёт. Люди опаснее зверей. Особенно мёртвые, — зловеще проговорил Шумила.
Сердечно попрощавшись с волчьим пастырем, Ардагаст зашагал вглубь леса.
Чернобог с купцом и легионером ещё препирались над телом козы, когда гусли зазвучали весёлой, радостной мелодией, и в пляс пустился золоторогий олень — новорождённый Даждьбог. Следом понеслись, высоко подпрыгивая и вертясь, могучий тур с золотыми рогами и лев — другие воплощения Сварожича-Солнца. И побежали от них Мороз и его свора. Поднялась вновь коза и принялась бодро отплясывать под пение остальных:
Где коза ходит,
Там жито родит.
Где не бывает,
Там полегает.
Где коза ступ-ступ,
Там жита семь куп.
Войско ликовало. Что им теперь волчий лес со всеми его нечистями и нежитями? Сгинут, как гибнет сама Тьма каждый день и каждый год, когда рождается-воскресает Солнце. А людям нужно всего только не поверить, что Тьма правит миром даже в самую длинную ночь года.
Потом Вышата торжественно заколол козла в жертву Солнцу и принялся варить его целиком в большом бронзовом котле. А колядники двинулись вокруг всего стана, пропахивая в снегу борозду позолоченным ралом. Рало тащили тур-Вишвамитра и медведь-Сигвульф, а за ралом шёл кушан, ряженный кузнецом Сварогом. И разносилась по лесу песня о золотом плуге сварожьем, в который запряжены двенадцать созвездий — золоторогих волов, и ещё два медведя, и две вороны, и две синицы. А вверху ярче всех звёзд сиял небесный Плуг — Орион. Саузард и другие ненавистники Ардагаста рады были бы бежать, но куда — в волчью тьму, одинаково враждебную всем пришельцам с юга?
Ардагаст уверенно шёл ночным лесом. Правая рука сжимала меч Куджулы, а в левой полыхало золотым пламенем огненное сердце Скифии — чаша Колаксая. Лес слегка поредел. Дорога шла через замерзшее болото. Иногда под сапогами трещал лёд и чавкала грязь. Болотные черти куда-то попрятались и лишь изредка давали о себе знать воем и улюлюканьем. Вдруг впереди треснул лёд, и из болота поднялась высокая тёмная фигура. То был не бес, а бородатый светловолосый воин, одетый по-скифски, с колчаном и акинаком у пояса.
— Я Любомир, воин и родич Таксага, Быстрого Оленя, царя скифов-пахарей. Кто ты, воин? Я чувствую в тебе нашу кровь, а в руке твоей — Колаксаева чаша. Неужели возродилось царство сколотое?
— Я Ардагаст, царь росов и венедов. Род моего отца — от Таксага, а по матери я — сармат из царского рода росов.
По бледному лицу воина потекли слёзы, руки благоговейно простёрлись к золотому пламени.
— Даждьбог светлый, ты услышал нас! Я знаю сарматов. Вместе с ними мы разбили полчища Дария Персидского. А пришли сюда — покарать трусов нуров, что не помогли нам против персов. Я со своим десятком шёл к их городку Горошкову. Волколаки загнали нас в это болото. Никто не выбрался. Солнце-Царь, отомсти за нас, неупокоенных!
— Отомсти за нас, неупокоенных! — донеслись глухие голоса из-подо льда.
— Я пришёл сюда не мстить, но устанавливать мир. На то боги дали мне Огненную Чашу. А по вам, родичи, я справлю тризну и принесу вам достойные жертвы.
— Богам виднее, — склонил голову мёртвый сколот и негромко добавил: — А нурам мы и сами мстим, стоит им забрести на болото.
Ардагаст двинулся дальше, и вдруг из-за кочки к нему выбежала девочка лет тринадцати, одетая, несмотря на холод, лишь в вышитую белую сорочку с пояском. Лицо девочки было красного цвета. На белой шее краснели простенькие бусы.
— Дяденька Ардагаст! Ты ведь в Чаплин идёшь, да? Проведи меня хоть до погоста. Я Милуша, Дубовика дочь. Меня мертвецы сколоты в болото затащили, заели, упырицей сделали. А я кровь пить не хочу. Ещё они меня жить с ними заставляют, а чуть что — грозятся чертям отдать или сарматам, те ещё злее. Скажи родичам, пусть сожгут меня.
— Эх, родичи, родичи! — с укоризной взглянул Зореславич на подбежавшего Любомира.
— Солнце-Царь, она заест тебя! Волчьему племени верить нельзя, они все нас ненавидят.
— Меня и сам Железный Волк не заел. А такого племени, чтобы в нём добрых людей не было, я и в Индии не встречал... Для вас, родичи, всё сделаю, как обещал. Но девчонка эта со мной пойдёт.
Он круто повернулся и быстро зашагал вперёд. Милуша семенила рядом и торопливо говорила:
— Ты не бойся, дяденька, я ещё никого насмерть не заела. Пока в земле лежу, мне кровь совсем не нужна. И сейчас я не голодная, до городка легко дойду. Только когда долго иду, слабею, если крови не попью. — Она тронула его за руку и тут же отдёрнула свою руку. — Ой, от меня, наверное, холод идёт?
— Через кафтан и рубаху не заметно. Вот от Железного Волка холод так холод, — улыбнулся Ардагаст.
— Мне теперь всегда холодно, — вздохнула девочка. — Только от крови теплее становится или от хмельного.
В душе Ардагаст тревожился, не раздразнит ли упырицу запах свежей крови у него на плече и груди. Но виду не подавал: пристало ли взрослому воину бояться жмущейся к нему запуганной девчонки?
Она шла справа от него, отводя глаза от солнечной чаши и его левой руке. Внезапно Милуша схватила царя за локоть:
— Дяденька, не иди сюда, тут сарматы лежат. Давай лучше вон там обойдём.
Ардагаст пригляделся. Вокруг уже заметно посветлело, хотя в чаще, наверное, было всё ещё темно.
— Чего мне их бояться? Я сам по матери сармат. А в Чаплин надо успеть к рассвету.
— Конечно, — кивнула девочка. — Мне на солнце быть нельзя. Двигаться не смогу и совсем страшная стану, а всё равно не умру. Я солнышко люблю... — она шмыгнула носом, — любила, а теперь и глядеть на него не могу, даже на чашу твою.
Они шли дальше напрямик через болото, а лёд уже трещал, и из-под него один за другим поднимались бородатые воины в коротких сарматских плащах, в кольчугах, панцирях и остроконечных шлемах. Один из воинов торжественно поднял руку и заговорил:
— Здравствуй, воин. Я чувствую в тебе нашу кровь. Но плащ твой изорван, и тамгу нельзя разглядеть. Назови свой род и племя.
— Я Ардагаст, царь росов и венедов, из рода Сауата племени росов.
— Мы — царские сарматы, и росы — враги нам, — нахмурился мёртвый воин. — Но в тебе кровь нашего рода, я чувствую.
— Я назвал родство по матери. А по отцу я потомок Яромира, сына великого царя сарматов Сайтафарна и сколотской царевны.
Мёртвый сармат пригляделся к чаше и воскликнул:
— О, Саубараг! Это же Колаксаева чаша! Значит, ты смог отбить половину её у фракийцев, а половину — у венедов?
— Чашу я добыл по воле богов.
— Значит, ты — их избранник. — Мёртвый сармат воздел руки к небу. — Слава тебе, Ортагн, ты прислал могучего мстителя! Нас завёл в это болото предатель-нур. Никто не выбрался живым. Но его тело оборотни потом вытащили и сожгли, а мы уже два века томимся непогребёнными. Мы знаем дорогу к их городкам — Чаплину, Горошкову, Милограду — и пробираемся туда ночами. Мы бы извели всех, если бы не чары их колдунов. Но мы проведём твоё войско — только отомсти за нас! Сдери кожу с их мужей, обесчесть и продай грекам их женщин, насади на копья их детей, сожги их деревянные логова! Родич, отомсти за нас!
