Пейнтер задумчиво взглянул на поднимавшиеся к тучам языки пламени. С неба повалили тяжелые хлопья снега, смешанные с черным дождем из пепла. Огонь и снег — подходящий могильный памятник монастырским затворникам.
Воспоминание о людях, приютивших его в монастыре, а теперь мертвых, вызвало у Пейнтера приступ черного гнева. Кто мог расправиться с ними со столь нечеловеческим хладнокровием?
Пока еще нет ответа на вопрос «кто», зато известно «почему». Причина в загадочной болезни. Что-то вышло из-под контроля, и убийца пришел, чтобы скрыть последствия.
Новый взрыв прервал раздумья. Вихрь пламени сорвал с петель дверь сарая. Через двор пролетела крышка одного из ящиков. Пейнтер схватил Лизу за руку.
— Он что, взорвал сам себя?
Пораженная Лиза не могла оторвать взгляда от сарая.
— Нет, только дверь люка. Боюсь, огонь не задержит его надолго.
Пейнтер побежал к воротам скотного двора через покрытый ледяной коркой выгул, огибая застывшие трупы коз и овец.
Снегопад превращался в метель, что сулило и пользу, и вред. На Пейнтере была только толстая шерстяная накидка и сапоги, подбитые мехом, — не самая надежная защита от вьюги. С другой стороны, свежевыпавший снег скроет следы.
Беглецы поспешили к тропе, которая вилась по краю обрыва и спускалась к деревне в нижней долине, где Кроу побывал несколько дней назад.
— Смотрите! — крикнула Лиза.
Снизу поднимался столб дыма.
— Деревня…
Пейнтер сжал кулаки.
Значит, не только монастырь решили стереть с лица земли. Крестьянские хижины тоже уничтожили, чтобы не осталось ни одного свидетеля.
Пейнтер попятился. Нужно уйти с тропы: место слишком хорошо просматривалось. За склоном горы могли наблюдать те, кто остался внизу.
— Куда же нам идти? — в отчаянии спросила Лиза.
Пейнтер указал рукой на горы за пепелищем:
— На ничейную землю.
— Разве не там не…
— Да, в последний раз именно там видели призрачные огни. Однако надо где-то спрятаться от снежной бури и дождаться подкрепления. Кто-нибудь обязательно придет, чтобы узнать о причине пожара.
Пейнтер пристально смотрел на колонну черного дыма, заметную, наверное, за много миль отсюда. Дымовой сигнал бедствия. Такие в старину подавали американские индейцы. Заметят ли его?
— Нужно идти.
1 час 25 минут
Вашингтон, федеральный округ Колумбия
Монк и Кэт пересекли темную площадь перед Капитолием. Они быстро шли бок о бок, сплоченные не столько взаимной симпатией, сколько общим волнением.
— Я хотела бы подождать, — проронила Кэт. — Еще слишком рано. Все может случиться.
Монк чувствовал исходящий от нее аромат жасмина. После звонка Логана любовники вместе быстро приняли душ, обнимая друг друга в облаках пара, сплетаясь под струями воды в последней ласке. Зато вытираясь полотенцами и натягивая одежду, они с каждой застегнутой пуговицей возвращались к прозе жизни. Реальность охлаждала их страсть с не меньшим успехом, чем утренняя прохлада улиц.
Монк посмотрел на подругу. Кэт надела темно-синие слаксы, белую блузку и ветровку, украшенную гербом Военно-воздушных сил США. Профессионально подтянутая, аккуратная, как начищенные до блеска кожаные туфли-лодочки. Монк, в свою очередь, облачился в черные кроссовки «Рибок», темные джинсы, свитер цвета овсянки и завершил наряд бейсболкой с эмблемой команды «Чикаго кабс».
— Я предпочла бы никому не рассказывать о беременности, — сказала Кэт. — Пока не узнаю точно.
— Что ты имеешь в виду? Пока не узнаешь точно, хочешь ли ты ребенка? Или пока не решишь, хочешь ли быть со мной?
Они проспорили всю дорогу от дома Кэт до бывшей викторианской гостиницы неподалеку от площади Капитолия. Сегодня ночью недолгая прогулка казалась нескончаемой.
— Монк…
Он остановился, протянул руку, потом опустил.
— Скажи мне, Кэт.
— Надо удостовериться, что беременность… сохранится. Пока не удостоверюсь, не хочу никому рассказывать.
В лунном свете в ее глазах блеснули слезы.
— Дитя мое, именно поэтому мы и должны о ней рассказать, — чтобы защитить то, что зародилось вот здесь.
— А впрочем, ты прав. Моя карьера… возможно, сейчас не время.
Монк вздохнул.
— Если бы все дети появлялись на свет в нужное время, мир превратился бы в довольно безлюдное место.
— Монк, это нечестно. Речь идет не о твоей карьере…
— Как бы не так! Разве ты не понимаешь, что ребенок изменит и мою жизнь? С его рождением переменится все.
— Вот именно. Этого я боюсь больше всего.
Она прильнула к Монку, и тот заключил ее в объятия.
— Вместе мы справимся. Обещаю.
— И все-таки я подождала бы еще несколько дней. Я даже не была на приеме у врача. Вдруг тест на беременность выдал ошибку?
— Сколько раз ты проверяла?
Она прижалась к Монку и смущенно прошептала:
— Пять раз.
— Пять?
Ему не удалось скрыть улыбки. Кэт довольно чувствительно ткнула его кулачком в ребра.
— Не смейся надо мной!
Монк угадал по голосу, что она тоже улыбается, и обнял ее крепче.
— Отлично. Отныне это будет нашей тайной.
Она поцеловала Монка, не страстно, но с глубокой благодарностью. Любовники разжали объятия, однако их пальцы оставались сплетенными все время, пока они шли через зеленую аллею, что протянулась на несколько миль от подножия Капитолия к берегу Потомака.
Впереди влюбленных ожидала цель ночной прогулки: освещенный огнями замок Смитсоновского института. Его стены из красного песчаника, башни и шпили светились в темноте. В главном здании института располагался информационный центр, а старое бомбоубежище под ним преобразовали в центральный штаб «Сигмы» и расположили там лаборатории военных ученых УППОНИР.
Когда влюбленные приблизились к замку, пальцы Кэт выскользнули из ладони Монка. Он быстро взглянул на нее, не в силах отделаться от поселившегося в душе беспокойства. Несмотря на достигнутое согласие, Монк чувствовал внутреннюю неуверенность Кэт. Может быть, дело не только в ребенке? Она сказала: «Пока не узнаю точно». О чем узнает? Тревога не оставляла Монка и по дороге по подземным переходам, а совещание с Логаном Грегори, временным директором «Сигмы», добавило еще больше поводов для волнений.
— Штормовой фронт накрыл весь регион, в Бенгальском заливе не стихают грозы, — рассказывал Логан, сидя за столом.
