Что-то острое уткнулось ему в живот. Писатель глянул вниз и увидел, что мальчишка приставил ему к животу нож.
– Джеймс! – раздался знакомый голос с другой стороны улицы.
Трое грабителей и жертва разом повернулись на звук. Джеймсу пришлось подавить смешок – возможно, истерический. По пустой улице к ним быстро приближались два человека, которых он меньше всего ожидал здесь встретить: Теодор Рузвельт (он и окликнул писателя), а с ним Кларенс Кинг, одетый лучше, чем в их с Джеймсом последнюю встречу.
Бородатый главарь, больше шести футов ростом, глянул на Рузвельта (пять футов восемь дюймов) и Кинга (еще двумя меньше) и усмехнулся:
– Спорю на бутылку, у этих двоих часы есть.
– Скоро не будет, – ответил такой же рослый, плечистый и грязный сообщник.
14
Не хуже бейсболиста
Рузвельт и Кинг приближались. Младший грабитель опустил руку с ножом.
– Джеймс! – повторил Рузвельт, сверкая крупнозубой улыбкой и золотым пенсне. Его голубые глаза сияли, словно в радостном предвкушении. – Какая счастливая встреча! Мы с Кингом как раз надеялись вас отыскать… мы идем на обед к Хэю.
Серые глаза Кларенса Кинга смотрели куда холоднее. У Рузвельта трости не было, у Кинга была – изысканная, с набалдашником из природного камня, изогнутого, как птичий клюв. Джеймс видел ее у геолога, когда тот приходил к Хэям.
Двое рослых бандитов переглянулись. Бородатый кивнул. Джеймс предполагал, что они договорились ограбить и избить (возможно, убить) всех трех «фраеров», встреченных на границе Ночного города. Джеймс не знал, были ли они на сборище Мориарти, – впрочем, это не имело значения. Он пытался издали предупредить друзей жестами, чтобы те не приближались, но теперь было поздно. Все шестеро стояли довольно плотным кольцом у входа в неосвещенный проулок.
– Добрый вечер, господа, – сказал молодой Рузвельт бандитам, все так же скаля в улыбке белые зубы. – Спасибо, что проводили нашего друга. Дальше он пойдет с нами.
Двое старших шагнули вбок, отрезая Кингу и Рузвельту путь к отступлению. Тощий юнец придвинулся к Генри Джеймсу и вновь поднял руку с ножом.
Главарь грязными пальцами ощупал жилет на мощной груди Рузвельта и с ухмылкой спросил:
– Там на этой цепочке золотые часики, верно, четырехглазый?
– Разумеется, – спокойно ответил молодой Рузвельт.
– А в кармане бумажник, да?
Теодор еще шире расплылся в улыбке:
– Да. Там он и останется. А вы, трое, идите своей дорогой, и чтоб мы вас больше не видели.
Рослые бандиты разразились смехом, мальчишка омерзительно захихикал.
Главарь шагнул вперед. Второй бандит вытащил короткий нож, почти такой же, как у младшего сообщника, который вновь приставил острие к животу Джеймса.
– Не смей ко мне прикасаться, – сказал Рузвельт бородатому. Тот был дюймов на шесть его выше и фунтов на двадцать тяжелее.
– А что будет, когда я тебя трону, четырехглазый? – Бородач протянул грязную лапу к золотой цепочке на широкой груди Рузвельта.
Тот ответил на довольно беглом немецком (который Джеймс понимал):
– Я двину тебя ногой по яйцам, заставлю твои зубы есть мое колено, а потом бодну тебя головой и вышибу твои жалкие мозги.
Джеймс отметил, что молодой Теодор не знал, как по-немецки «боднуть», и придумал слово Kopfbütten. И еще он использовал форму du – так взрослый обращается к ребенку или животному. С вполне понятным намерением он перевел «есть» как «fressen» – «жрать»: собаки и другие животные fressen, люди essen.
Теодор аккуратно снял пенсне за шнурок и убрал во внутренний карман. Он по-прежнему улыбался, но теперь его губы были плотно сжаты.
Высокий главарь рассмеялся:
– У нас тут двое голландских недомерков, ребята. Давайте отделаем их как следует.
Старшие бандиты двинулись вперед. Рузвельт и Кинг быстро попятились, словно с намерением убежать. Бородач прибавил шагу, чтобы не дать Теодору уйти.
Рузвельт широко раскинул руки, отклонился массивным торсом назад и ударил высокого бородача между ног с размахом, какой Генри Джеймс видел только в регби. Начищенный носок маленького дорогого ботинка чуть не целиком ушел в пах бандита. Удар был так силен, что бородатый грабитель подлетел над мостовой.
Он рухнул на колени и начал складываться пополам, так что шляпа слетела с головы. Обеими руками бородач держался за мошонку, а стон, рвущийся у него изо рта, не походил на звуки, которые может издавать человек.
Когда его голова наклонилась, колено Рузвельта пошло вверх так же быстро, как перед тем ботинок. Хрустнули вышибаемые зубы, нос бандита с треском переломился.
Главарь вскинул окровавленную голову – его закрытые глаза находились теперь вровень с голубыми глазами Тедди Рузвельта. Тот ухватил противника за плечи, дернул к себе и широким рузвельтовским лбом двинул его прямо в разбитую физиономию. Звук был такой, словно бандита ударили поленом.
Главарь рухнул на спину и остался лежать без движения.
Второй бандит не стоял без дела. Он вытащил нож и поводил им из стороны в сторону, выставив длинные руки, словно хочет обхватить Кларенса Кинга, прежде чем заколоть.
Кинг еще раньше закинул тяжелую трость на плечо. Сейчас он размахнулся ею, как бейсбольной битой. Генри Джеймс ребенком не играл в бейсбол, а вот его брат Уильям играл… и часто рассказывал про матчи. А в последние две недели Джон Хэй замучил Джеймса разговорами про бейсбол, и сейчас, глядя на Кинга, писатель мог предположить, что замах у того как у отбивающего «Бостонских бобоедов» в схватке за титул чемпионов, а не как у игрока «Вашингтонских сенаторов», которые из года в год занимают последнее место.
Каменный клюв угодил наступающему бандиту прямо в лицо. Джеймс видел и слышал, как треснула скула и съехал набок нос. Оба – и писатель, и молодой бандит, угрожавший ему ножом, – разом отпрыгнули от гейзера брызнувшей крови и зубов. Плечистый грабитель выронил нож и упал на четвереньки.
Низкорослый Кларенс Кинг отрастил брюшко, но десятилетия занятий альпинизмом и геологией превратили его руки и ноги в мощные машины. Он с такой силой пнул бандита в зад, что тот проехался разбитой физиономией по щебню, волоча за собой руки ладонями вверх.
Мальчишка – он был левшой – отскочил от Джеймса и замахнулся, собираясь ударить Кинга ножом.
Перед Рождеством Генри Джеймс написал Уильяму, что набрал слишком большой вес и шествует по миру животом вперед, что изрядно его удручает. Еще он добавил в письме, что нанял учителя фехтования и берет по три двухчасовых урока в неделю. Занятия, писал Джеймс брату, нравятся ему чрезвычайно, однако не помогли сбросить и унции.
Сейчас писатель поднял трость и опустил ее на запястье юного грабителя, словно вбивая молотком колышек для палатки. Удар оказался на удивление точным; трость громко стукнула по тощей руке мальчишки, и тот выронил нож.
