– У Неда в жизни не было трех тысяч долларов, – прошептала Клара Хэй.
– Именно это сказали мне ваш муж и Генри Адамс, когда я назвал сумму. Они настаивали, что Нед выдумал ее из головы. Однако Нед показал мне три тысячи долларов в моей квартире дома номер двести двадцать один бэ по Бейкер-стрит. Он умолял меня взять их и ехать с ним в Америку, где, обещал он, в случае успешного расследования мне заплатят еще. Я уже тогда почувствовал, что у Неда не хватило бы средств даже для поездки в Англию. Это были деньги кого-то, кто нуждался в сыщике.
Клара Хэй посмотрела ему в глаза с уничижительным вызовом – Холмс и не думал, что она на такое способна.
– Вы хотите получить три тысячи долларов, мистер Холмс? Теперь, когда вы… как там пишет доктор Ватсон в журнальных рассказах?.. когда вы «раскололи» эту неразрешимую загадку? Или вы хотите больше за свое молчание? Моя личная чековая книжка при мне. – Она и впрямь достала книжку и вечное перо из ящика стоящего рядом секретера.
– Я хочу одного: узнать зачем, миссис Хэй? Зачем надо было семь лет присылать всем оставшимся «сердцам» эти карточки?
– Потому что я чувствовала: что-то не так, – почти прорычала Клара. – Я недолюбливала Кловер Адамс, мистер Холмс, считала ее заносчивой не по чину. Мы звались «Пятеркой сердец», мистер Холмс, но каждый вечер в пять часов у камина в доме Адамсов Кловер была первым «сердцем»… Генри Адамс и мой муж часто ее так называли, при жизни и после смерти… а я не была даже пятым «сердцем». Мужчины шутили, что Кларенсу Кингу надо жениться на смуглой красавице Южных морей, чтобы у нас появилось шестое «сердце»… но шестым «сердцем» и так была я. Мне не хватало сообразительности подхватить остроту. Не хватало образованности вставить слово в их стремительные умные беседы на самые разные темы. Если я все же открывала рот, мои слова были скучны и неинтересны… – Клара не столько умолкла, сколько выдохлась, как игрушка, у которой кончился завод. Она говорила, наставив на Холмса автоматическую ручку, словно стилет или револьвер, но теперь закрыла ее крышечкой и убрала в секретер вместе с пухлой чековой книжкой. – Когда Ребекка Лорн из кожи вон лезла, чтобы сдружиться с несчастной одинокой Кловер Адамс, я понимала, что кто-то – сама Ребекка или ее ужасный кузен Клифтон – что-то затевает. Что-то дурное. Что-то, чего бедняжка Кловер не вынесет. Я по-прежнему убеждена, что именно они довели ее до самоубийства – если это было самоубийство.
Несколько минут в купе царило молчание.
Наконец Холмс сказал:
– Однако не это настоящая причина, по которой вы отправили ко мне Неда с огромной суммой и попросили расследовать тайны «Пятерки сердец».
Клара вздрогнула и резко выпрямилась. У нее перехватило дыхание, и она еле-еле выдавила:
– Что… вы… хотите… этим… сказать… мистер… Холмс?
Сыщик вытащил из кармана четыре письма в лиловато-розовых конвертах, подписанных твердым мужским почерком Джона Хэя.
– Я видел вас за обедами, миссис Хэй, – мягко произнес Холмс, – и я наблюдателен. Вы были идеальной хозяйкой, но при этом вы ловили каждое слово, обращенное вашим мужем к другим женщинам за столом, каждый его взгляд и движение. И особенно – когда он говорил с Нанни Лодж, в чьей спальне хранились эти письма от Джона Хэя.
Клара громко ахнула:
– Как вы могли… красть личные письма… вламываться в дома…
– Ничего подобного, – с улыбкой отвечал Холмс. – Просто у меня был юркий товарищ с торчащими зелеными волосами, которому я поручил заглядывать в такие места, где замужние женщины хранят письма чужих мужей. Эти, как и некоторые другие, не столь важные, были приклеены липкой лентой к нижней стороне ящика в бельевом комоде Нанни Лодж.
«Ровно там же, где Лиззи Камерон прятала письма Генри Адамса, – подумал Холмс. – Женщины коварны, но я мыслю почти как они, так что им меня не перехитрить. – Тут он невольно улыбнулся. – За исключением Ирэн Адлер».
– Вот, – сказал он, вручая Кларе письма.
Та приняла их, словно Клеопатра – змею.
– Если я прочту их… – неуверенно начала она.
– Вы никогда не забудете некоторые слова и образы, – ответил Холмс. – Но вы должны помнить, что это всего лишь слова и образы, которые все мужчины, внезапно осознавшие приближение старости и неизбежность смерти, употребляют в своих глупых любовных письмах. Они – чистое безумие. И чисто мужское безумие.
Клара заговорила так, будто Холмса здесь нет:
– Джон писал мне любовные письма. И слал дивные стихи, про которые я не слышала. И еще цветы. А потом пошли дети, и я располнела… Как-то в воскресенье я вернулась из церкви и услышала, как Джон вместе с этим хамом Клеменсом смеются надо мной… вот точные слова моего бесценного мужа: «В Чикаго Клара почти не выходила из гостиницы, зато усердно налегала на тамошний провиант». – Она глянула на Холмса, словно только сейчас его заметила. – Я люблю Джона больше жизни… Я бы умерла за Джона и за детей… но в ту минуту я бы охотно застрелила и его, и этого идиота Клеменса на ковре в нашей гостиной.
Холмс молча кивнул.
Клара по-прежнему глядела на письма, держа их на вытянутой руке, словно они могут ужалить.
– А Нанни Лодж не заметит пропажу? – прошептала она.
– Непременно заметит, – ответил Холмс и широко улыбнулся, что позволял себе крайне редко. – Это я могу вам обещать. И очень, очень встревожится. Полагаю, вы заметите перемену в поведении и Нанни Лодж, и вашего мужа. Возможно, бесповоротную.
– В таком случае мне вовсе не обязательно их читать, – прошептала она.
– Да, – ответил Холмс и протянул ладони лодочкой, будто собираясь принять или преподать некое святое причастие.
Глаза Клары Хэй вспыхнули пониманием. Держа письма над ладонями Холмса, она одно за другим рвала их на тонкие полоски, и тот по ее просьбе жег их новомодной зажигалкой над огромной хрустальной пепельницей. Вскоре его ладони наполнились бумажным конфетти – несмотря на больную руку, он не позволил ни одной полоске избегнуть пламени. Здоровой левой рукой сыщик ссыпал обрывки в карман пиджака.
– Мне пора, миссис Хэй, – сказал он. – Я пойду в уборную и спущу в унитаз горстку никчемных клочков бумаги.
Клара подняла на Холмса светящиеся глаза, затем вновь потянулась к чековой книжке:
– А… деньги…
– Я приехал в Америку не за деньгами, – ответил Холмс. – Я приехал ради Неда. И наверное, ради вас. Доброго вечера, миссис Хэй. Я сойду с поезда в Нью-Йорке, так что, вероятно, это был наш с вами последний разговор.
* * *
Веселая компания провожала Генри Джеймса сперва в превосходном ресторане на Тридцать второй улице, затем – на пристани. Буксиры уже готовились вывести лайнер «Соединенные Штаты» в море.
– Странно, что Холмс не пришел попрощаться, – задумчиво проговорил Генри Джеймс, когда пожелания счастливого пути на время утихли.
