Уильям Шерлок Холмс так и не познакомился с Доджсоном; конец шестидесятых – начало семидесятых прошли для него в борьбе за существование средь лондонских трущоб. В конце семидесятых Майкрофт Холмс вытащил младшего брата с улицы и на свои деньги определил в Оксфорд. Однако Шерлок не захотел учиться там, где его старшего брата все знали и ценили. Тогда Майкрофт отправил его в кембриджский Сидни-Сассекс-колледж, надеясь, что брат увлечется естественными науками. Холмс и полюбил химию, однако возненавидел преподавателей и соучеников, так что вскоре вылетел из Кембриджа – дважды.
Чтобы представить себе юные годы Холмса, история которых никогда не будет написана, можно вспомнить раннюю биографию Джеймса Джойса, чей пьющий, а часто и буйный отец поначалу снимал дома в таких районах, как Кенсингтон, а потом, спасаясь от уплаты, перебирался вместе с сыновьями из одного съемного дома в другой, все более грязный и тесный, затем и в убогие меблирашки, где пахло вареной капустой. Шерлок почти не получил формального образования (если не считать краткого срока в Кембридже); он не учился в школе, частной или публичной, и лишь изредка брал уроки у домашних учителей (когда его отец выигрывал на скачках и наживался на каких-то других темных делишках).
Учителя, которых Холмс-старший нанимал сыну, когда в кармане заводилась звонкая монета и не надо было среди ночи сбегать от домовладельца, были самые никудышные и быстро отказывались от упрямого и безнадежного (по их мнению) ученика. Однако на пять учебных предметов отец не скупился. То были фехтование на палках, которому Шерлок обучался с семи лет, бокс (включая спарринги с ушедшими на покой, но известными всей Англии чемпионами), муай-боран (четыре года с учителем-тайцем), фехтование на шпагах (эти уроки были самые дорогие; иногда Шерлок занимался у лучших французских наставников, хотя у них с отцом едва хватало на еду) и стрельба.
Вероятно, отец Шерлока воображал, что его необузданный, но по временам странно задумчивый и замкнутый младший сын изберет карьеру военного. Однако Шерлок даже в восемь или четырнадцать лет об армии помышлял не больше, чем о путешествии к Луне на воздушном шаре.
* * *
Пошел дождь. У Холмса не было зонта – образ опустившегося американского пролетария не предусматривал такой детали, – так что он лишь плотнее надвинул засаленную кепку и зашагал дальше по лужам. Мостовых здесь уже не было, как не было и собственно улиц – только бесчисленные закоулки между жалкими домишками: грязь, колдобины да кое-где доски, облегчающие короткий, но столь необходимый путь от покосившейся жестяной лачуги к дощатому нужнику из трех стенок.
От полезных людей в Нью-Йорке Холмс знал, что искомое можно получить в бывшей кузнице на Кейси-лейн, но, разумеется, в трущобах не было табличек с названиями улиц, как не было и полисмена на углу, у которого спросить дорогу (да полисмен и не стал бы разговаривать с забулдыгой), а когда Холмс обратился к оборванным детям, мучившим крысу, те вместо ответа принялись швырять в него конским навозом.
Еще не дойдя до Кейси-лейн, Холмс наткнулся среди лачуг и пустующих фабрик на брошенное коммерческое здание – как раз такое, какое присматривал. Он ступил на шаткие деревянные мостки перед входом, толкнул ногой покоробленную дверь и заглянул внутрь.
Когда-то это была дешевая гостиница для железнодорожников – в бурьяне рядом еще угадывались ржавые рельсы, – но теперь здесь обитали только голуби и крысы. Даже беднейшие семьи из окрестных халуп не захотели сюда перебраться. Причину Холмс увидел почти с порога, и она тут же возбудила его любопытство: в потолке большой гостиной сразу за крохотным вестибюлем зияла дыра диаметром футов десять. Здание было четырехэтажное, и Холмс, запрокинув голову, увидел такие же круглые проломы в том, что американцы назвали бы вторым, третьим и четвертым этажами. С крыши, до которой было футов пятьдесят, капала вода.
Что могло пробить кровлю и три этажа? Даже если здание к тому времени основательно прогнило, ни металлическая кровать, ни сейф, ни пианино не проломили бы мощные перекрытия.
Ничто на полу не давало ответа к загадке, за вычетом багрового пятна на поломанных досках. То была клякса футов пятнадцать в диаметре: как будто двадцать непомерно толстых людей сгрудились в кучу, рухнули через три этажа и разбились насмерть в большой гостиной сразу за вестибюлем.
Человек, называвший себя первым сыщиком-консультантом мира (притом что в Лондоне тогда работали десятки частных детективов), не придал большой веры рабочей гипотезе о падающих толстяках.
Впрочем, гостиница вполне отвечала его целям. Перила центральной лестницы по большей части обвалились, но сама лестница выглядела вполне прочной.
* * *
Двумя грязными проулками дальше он обнаружил три стены, занавешенные куском брезента, – все, что осталось от кузницы. Болтающаяся на одном крюке вывеска и ржавая наковальня послужили для первого и лучшего сыщика-консультанта в мире вполне достаточными подсказками. Холмс шагнул на деревянный настил, почти такой же грязный, как размокшая от дождя улица, и палкой отвел брезент.
За низким столом курили и разбирали что-то похожее на груду мусора три самых отвратительных головореза, каких Холмсу случалось видеть при свете дня. У двоих – они походили на братьев-дебилов – были такие длинные руки и такие примитивные выражения лиц (под густой рыжей щетиной), словно они вышли из диорамы «Троглодиты каменного века» в Британском музее естествознания. От третьего разило так, что вонь почти физически выталкивала Холмса, прижимая спиной к грязному брезенту. Этот третий был очень высок ростом. На поясе его мешковатых залатанных штанов висели ножны с ножом Боуи, не уступавшим размерами иным афганским и зулусским саблям.
– Какого дьявола тебе здесь надо? – спросил высокий, кладя лапищу на тяжелую рукоять.
– Мне сказали, у вас можно купить нужное мне количество морфина, – ответил Холмс с лучшим своим филадельфийским акцентом.
Впервые он посетил Соединенные Штаты в семидесятых годах вместе с гастролирующей труппой Перси Александра – одиннадцать городов за семь месяцев – и постарался за это время запомнить как можно больше региональных диалектов.
– И героина, – добавил Холмс. – Если у вас нет морфина, возьму героин.
Высокий оглядел его стоптанные башмаки и залатанную одежду, усмехнулся и спросил:
– Почем мы знаем, что ты не легавый?
– Я не фараон, – ответил Холмс.
– Сними рубашку, – потребовал высокий. – Закатай рукав.
Дрожа, будто от легкого озноба, Холмс снял куртку, грубый жилет и шерстяную рубаху, потом закатал рукав грязной и рваной нижней фуфайки. Все трое головорезов, подавшись вперед, уставились на следы от шприца в сгибе его локтя.
– Чего-то он точно ширит, – заметил второй троглодит, наклоняясь заросшей физиономией к голой руке Холмса.
– Заткнись, Финн, – сказал высокий.
– Тогда почем мы знаем, что у тебя есть деньги? – спросил другой троглодит.
