– Именно так я его и понял, – проговорил Холмс, вставая, – однако вы лучше меня знаете, что Генри Адамс крайне аккуратен в выборе слов. Он не случайно сказал: «…сидел я здесь, незримый и неслышимый для всех, и наблюдал». У него есть место, откуда можно подслушивать и подглядывать скрытно.
– Точно не на этой скамье.
– Да. Где-то снаружи. Вы не помните скамьи за деревьями, достаточно близко, чтобы слышать голоса и видеть сидящих здесь?
– Во время вчерашней прогулки я не приметил ничего похожего, – промолвил Джеймс. – Но, разумеется, я шел в задумчивости и не высматривал скамейки.
– Пойдемте проверим, – сказал Холмс.
– Уже слишком темно, мы ничего снаружи не разглядим, – возразил Джеймс.
Холмс выбил трубку и убрал ее в карман плаща.
– Совершенно верно. Вот это будет наш суррогатный посетитель кладбища. – Он вытащил из мешка потайной фонарь, поставил его на крылатый подлокотник слева, зажег, открыл одну створку и направил луч в единственный узкий проход между деревьями.
Оставив мешок и фонарь на скамье, Холмс первым двинулся к выходу.
Снаружи еще не совсем стемнело. Сумеречное весеннее небо сохраняло серый оттенок, хотя кое-где уже зажглись первые звезды. Стояла почти полная тишина.
– Что помешало бы Адамсу сидеть на траве где-нибудь здесь? – спросил Джеймс, указывая на зеленые пригорки.
– Вы можете вообразить своего друга Адамса сидящим на земле где бы то ни было, а тем более на кладбище? – рассмеялся Холмс.
Джеймс мотнул головой:
– В таком случае на скамье или на могильном камне. И где-то с этой стороны, поскольку просвет между деревьями всего один.
Холмс указал тростью вправо, а сам пошел влево. Они двинулись в противоположных направлениях, разглядывая памятники и высматривая скамью.
Минуты через две Джеймс крикнул:
– Вот плоское надгробье! На нем можно сидеть.
Холмс подошел к нему. Над ними ласточки и летучие мыши расчерчивали дугами вечернее небо.
– Оно довольно высокое и широкое, на нем вполне удобно сидеть, – сказал Джеймс, похлопывая по камню.
– Тогда почему вы не сели?
Джеймс нахмурился:
– Не могу. Как-никак это надгробье.
– Именно, – сказал Холмс. – И мы должны предположить, что Адамс смотрел и слушал преимущественно в дневное время.
– Хэй говорил мне, Адамс ходит на кладбище так часто, что называет его своим настоящим домом, – заметил Джеймс.
Холмс рассеянно кивнул.
– Отсюда трудно как следует разглядеть людей, стоящих или сидящих перед памятником, – сказал он.
Джеймс глянул в ту сторону. И впрямь, луч фонаря еле-еле пробивался в щель между деревьями. Почти вся шестиугольная площадка была скрыта от глаз.
– И к тому же до площадки шагов шестьдесят и зеленая изгородь приглушает звук. Можно услышать лишь очень громкий разговор.
Они вместе обошли древесный островок.
– Насколько я понимаю, мы ищем то, что называется утиной засидкой, – прошептал Джеймс, сам не зная, почему говорит шепотом.
– Да, – ответил Холмс. – Какое-то охотничье укрытие в зелени вон там. – Он указал тростью.
– Даже если мы найдем утиную засидку, – сказал Джеймс, – мы не получим ответа на главный вопрос.
– Какой? – спросил Холмс, ощупывая ветки тростью и рукой без перчатки.
– На каких уток мы охотимся: на чирков или на нырков.
Они молча продолжили поиски, но тщетно: деревья были просто деревьями, кусты – просто кустами. Человек, конечно, мог спрятаться в них, втиснувшись между веток, но Джеймс понимал, что такое совершенно не в характере Адамса.
Они вернулись к фонарю, и Холмс прикрыл створку, давая глазам вновь привыкнуть к темноте. Однако он не двинулся прочь и не сел, а остался стоять, погруженный в свои мысли. Джеймс гадал, насколько часто друг и хронист Холмса, доктор Ватсон, вот так ждет, пока сыщик не выйдет из глубокой задумчивости.
– Ну конечно! – воскликнул Холмс, щелкая пальцами. – Я полный болван! Слепой бы увидел сразу!
Он поднял фонарь, открыл створку, подошел к статуе и начал светить на нее, поднося фонарь то ближе, то дальше и поводя им из стороны в сторону.
Джеймс остался стоять, где стоял. Статуя Сент-Годенса и днем действовала на него удручающе, а при свете фонаря так просто пугала.
– Идемте. – Холмс быстрым шагом подошел к скамье, взял мешок и прикрыл створку фонаря, оставив лишь узкий лучик.
– Мы отправляемся домой? – спросил Джеймс.
– Нет, – ответил Холмс. – В утиную засидку Генри Адамса.
7
Алый тлеющий огонек в ночи
Разумеется, ответом к загадке были переплетенные обручальные кольца.
Несколько минут Холмс с Джеймсом вместе ощупывали камень по краям гранитных колец, причем Холмс время от времени бормотал: «Это важная сторона памятника», «Монумент на полтора месяца закрыли навесом», «Зачем защищать от дождя гранитную плиту?», «Адамс разве что не вручил мне карту и не нарисовал стрелки на траве».
За первые три круга ощупываний Холмс ничего не нашел. Но вот наконец его пальцы отыскали крохотное углубление в основании правого десятидюймового кольца.
– Отойдите, – сказал он Джеймсу и достал из мешка орудие взломщика: очень короткий ломик с плоским заостренным концом. Конец точно вошел в углубление. Послышался щелчок, и оба кольца повернулись почти под прямым углом. Холмс толкнул одно. Гранитная панель сдвинулась. За ней была абсолютная тьма.
– Господи! – воскликнул Джеймс и попятился, словно черная щель могла его затянуть.
Прежде чем войти, Холмс посветил в темноту узким лучом потайного фонаря, и правильно сделал: пол перед ним прорезала квадратная дыра такого размера, что в нее мог пролезть человек. Справа уходила вниз лестница. Прямо впереди, за дырой, располагалось странное сиденье с подушечкой, до которого можно было добраться, осторожно пройдя по гранитному карнизу справа или слева. Дальняя стена состояла из неровных бронзовых выступов и впадин.
– Статуя полая. – В голосе Холмса не было удивления; сыщик понял это, еще сидя на скамье. Он убрал ломик, взял мешок и трость в одну руку, фонарь в другую и подошел к лестнице, затем повернулся и посветил на вход. – Сюда, Джеймс, только осторожно.
– Я не войду, – ответил писатель. Он как попятился, когда открылась панель, так и стоял в отдалении.
– Хорошо, – сказал Холмс. – Тогда возвращайтесь к кебу, который ждет на Нью-Хэмпшир-авеню. Я тут ненадолго.
И он начал закрывать панель.
– Подождите! – воскликнул Джеймс. – Я все-таки войду.
