– Всего доброго, крестный, – сказал Андре-Луи.
– Ты куда?
– Сейчас домой, а утром в Рен.
– Подожди, мальчик! Подожди! – На крупном лице сеньора появилось выражение заботливой ласки. Он, ковыляя, подошел к крестнику и положил руку с короткими толстыми пальцами ему на плечо. – Послушай, Андре, все это сущий вздор и безумие. Твое упрямство добром не кончится. Ты читал про Дон Кихота и знаешь, что с ним приключилось, когда он отправился сражаться с ветряными мельницами. Тебя ждет то же самое – ни больше ни меньше. Оставь все как есть. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты попал в беду.
Андре-Луи посмотрел на крестного и слабо улыбнулся.
– Сегодня я дал клятву и буду навек проклят, если нарушу ее.
– Ты хочешь сказать, что уезжаешь, несмотря на мою просьбу? – Господин де Керкадью снова рассвирепел, поскольку характер его отличался такой же вспыльчивостью, как ум – непоследовательностью. – Прекрасно. В таком случае отправляйся… Отправляйся ко всем чертям!
– Я начну с королевского прокурора.
– Но если попадешь в передряги, на которые сам же напрашиваешься, не жди от меня помощи. Коль ты предпочитаешь не повиноваться мне, то ступай разбивай свою пустую голову о ветряные мельницы – и будь проклят!
Андре-Луи отвесил крестному насмешливый поклон и пошел к двери.
– Если ветряные мельницы окажутся слишком прочными, – сказал он, останавливаясь у порога, – то я подумаю, что можно сделать с ветром, который их вращает. До свидания, господин крестный.
И Андре-Луи ушел, оставив разгоряченного господина де Керкадью в одиночестве биться над разгадкой этого таинственного высказывания и терзаться беспокойством как за крестника, так и за маркиза де Латур д’Азира. Сеньор де Гаврийяк был склонен гневаться на обоих, считая их своевольными упрямцами, чьи дикие порывы он находил крайне обременительными для своего спокойствия. Почитая душевный покой и мирные отношения с соседями наивысшими благами жизни, он возводил свое мнение в ранг непреложной истины и искренне верил, что тот, кто стремится к чему-то другому, – либо глупец, либо безумен.
Глава VI
Ветряная мельница
Из Нанта в Рен и обратно трижды в неделю отправлялись почтовые кареты, в которых, заплатив двадцать четыре ливра, можно было за четырнадцать часов совершить путешествие в семьдесят пять миль. Раз в неделю один из дилижансов сворачивал с большой дороги и заезжал в Гаврийяк привезти и забрать письма, газеты, а иногда и пассажиров. Обычно Андре-Луи ездил этим дилижансом, однако теперь он слишком спешил и не мог терять целый день на ожидание. Поэтому он нанял лошадь в «Вооруженном бретонце» и на следующее утро выехал из Гаврийяка. Через час быстрой езды под пасмурным небом по разбитой дороге десять миль унылой равнины остались позади, и он подъезжал к Рену.
Молодой человек пересек мост через Вилен и въехал в верхнюю, главную, часть города с населением примерно в тридцать тысяч душ, большинство из которых в тот день высыпало на улицы, о чем можно было судить по взбудораженным, шумным толпам, на каждом шагу преграждавшим ему путь. Филипп не преувеличивал волнения, охватившего Рен.
С трудом прокладывая себе дорогу, Андре-Луи наконец выехал на Королевскую площадь, где толпа была особенно густой. Какой-то юноша, взобравшись на постамент конной статуи Людовика XV,
[25]
обращался с взволнованной речью к затопившему площадь людскому морю. Судя по его молодости и одежде, он был студентом, и несколько его однокашников, стоя рядом со статуей, исполняли при нем роль почетного караула.
Через головы толпы до Андре-Луи долетали обрывки пылких фраз студента. «Король дал обещание… Они смеются над авторитетом короля… присваивают себе всю полноту власти в Бретани. Король распустил… Обнаглевшие аристократы бросают вызов своему монарху и народу…»
Если бы Андре-Луи не знал от Филиппа о событиях, приведших третье сословие на грань открытого мятежа, то услышанного им было бы вполне достаточно, чтобы обо всем догадаться. И он подумал, что столь яркая демонстрация народного возмущения как нельзя более кстати для его целей. Не без надежды на то, что она поможет ему направить ход мыслей королевского прокурора в нужное русло и убедить его внять голосу разума и доводам справедливости, он двинулся вверх по широкой и гладко вымощенной Королевской улице, где не было такого столпотворения. Оставив лошадь в гостинице «Олений рог», он пешком отправился во Дворец правосудия.
У лесов собора, строительство которого началось год назад, собралась шумная толпа. Не задерживаясь, Андре-Луи миновал ее и вскоре подошел к красивому дворцу в итальянском стиле – одному из немногих общественных зданий, уцелевших во время пожара, шестьдесят лет назад уничтожившего бо́льшую часть города.
Он с трудом пробился в большой зал, известный под названием «Зал пропавших шагов», где ему пришлось дожидаться не менее получаса, прежде чем служитель соблаговолил доложить божеству, главенствующему в этом храме, что какой-то адвокат из Гаврийяка просит аудиенции по важному делу.
Тот факт, что божество вообще снизошло принять Андре-Луи, скорее всего, объяснялся серьезностью момента. Наконец его по широкой каменной лестнице ввели в просторную, скудно обставленную приемную, где он присоединился к толпе клиентов, главным образом мужчин.
Там он провел еще полчаса, посвятив их размышлениям над тем, как наилучшим образом подать свой иск. Размышления привели его к неутешительному выводу: дело, которое он собирался представить на рассмотрение человеку, чьи взгляды на мораль и законность целиком определялись его общественным положением, имело мало шансов на успех.
Через узкую, но массивную и богато украшенную дверь он вошел в прекрасную светлую комнату с таким количеством золоченой, обитой шелком мебели, что ее вполне хватило бы для будуара модной дамы.
Для божества, обитавшего в этой комнате, обстановка была весьма обычной; что же касается самого королевского прокурора, то его персона – по крайней мере, на взгляд человека ординарного – была весьма необычна. В дальнем конце комнаты, справа от одного из высоких, выходивших во внутренний двор окон, за письменным столом с откидной крышкой, отделанной бронзой и фарфоровыми вставками, расписанными Ватто,
[26]
сидела величественная персона. Над пурпурным облачением с горящим на груди орденом и волнами кружев, в которых, как капли воды, сверкали бриллианты, словно диковинный фрукт, покоилась массивная пудреная голова господина де Ледигьера. Она была откинута назад и, нахмурясь, выжидательно взирала на посетителя с таким высокомерием, что Андре-Луи задал себе вопрос – не следует ли преклонить колени?
