– Де Бац, вы несносны.
– Присовокупите это к вашему докладу.
Ланжеака уже трясло от негодования.
– Вы вынуждаете меня радоваться тому, что наше сотрудничество окончилось.
– Стало быть, у нас обоих есть повод для радости. Счастливого пути.
Глава XVIII
Доклад Ланжеака
Неделю спустя Ланжеак предстал в Хамме перед д’Антрегом. Молодой человек не простил барону де Бацу обиды, которую тот нанес ему при расставании, и, возможно, именно по этой причине не попытался смягчить свой доклад или хотя бы проявить беспристрастность.
И д’Антрег, как и предсказывал де Бац, действительно потирал руки.
– Я предвидел провал этого хвастливого гасконца, – заметил он с кривой усмешкой. – Ничего другого от его родомонтад
[228]
ждать не приходится. Хороши бы мы были, если бы связывали наши надежды с его успехом. К счастью, освобождение ее величества обеспечено мерами, которые я принял в Вене. Маршал Кобург
[229]
получил указание выдвинуть предложение об обмене узниками. Мы хотим поменять господ из Конвента, которых выдал Австрии Дюмурье, на заключенных членов королевской семьи. Я слышал от господина де Траутмансдорфа, что предложение воспринято благосклонно, и теперь почти нет сомнений, что обмен состоится. Так что неудача господина де Баца не исторгает у меня слез. – Он помолчал. – Как, вы сказали, имена господ, которых мы потеряли из-за его безрассудства?
– Шевалье де Ларнаш и Андре-Луи Моро.
– Моро? – Д’Антрег напряг память. – Ах да! Еще один родомонт, которого де Бац завербовал здесь. Что ж… – Он умолк, пораженный внезапной мыслью. Выражение его смуглого худого лица показалось господину де Ланжеаку очень странным. – Так, говорите, господин Моро убит? – спросил граф резко.
– Если его не убили на месте, что весьма вероятно, то определенно казнили в самый короткий срок. Едва ли революционный трибунал пощадит человека, которому предъявлено такое обвинение.
Д’Антрег погрузился в раздумье.
– Ну вот что, – сказал он наконец. – Будет лучше, если вы повторите свой рассказ его высочеству. Думаю, ему будет интересно вас послушать.
Спустя час или два после того, как граф Прованский выслушал доклад господина де Ланжеака, его высочество отправился в гостиницу «Медведь» с визитом к сеньору де Гаврийяку.
Со стороны принца, который жестко придерживался предписаний этикета, этот визит был неслыханной милостью. Но, когда дело касалось господина де Керкадью и его племянницы, его высочество предпочитал забывать о формальностях. У него вошло в привычку заглядывать к ним запросто, без церемоний и подолгу сиживать в их обществе. В таких случаях принц если и не сбрасывал вовсе мантию величия, то, по крайней мере, настолько распахивал ее, что беседовал с дядюшкой и племянницей почти на равных. Он частенько обсуждал с ними свежие новости, делился своими страхами и надеждами.
Алине, воспитанной в почтении к принцам крови, добрые отношения с Месье очень льстили. Настойчивость, с которой он выспрашивал ее мнение, внимание, с которым он ее выслушивал, уважение, которое он неизменно выказывал по отношению к ней, поднимали в ее глазах их обоих. Терпение принца в стесненных обстоятельствах, его стойкость перед лицом несчастий и невзгод укрепляли ее веру в его личное благородство и придавали романтический ореол его неказистой, почти плебейской внешности. Истинно королевские качества, которые разглядела в Месье мадемуазель де Керкадью, особенно выигрывали в сравнении со своекорыстием прирожденного интригана д’Антрега.
Как мы знаем, граф д’Антрег метил высоко. Всеми правдами и неправдами он сумел добиться, чтобы Месье считал его незаменимым. Д’Антрег стремился укрепиться в этом положении, которое с приходом реставрации должно было сделать его первым человеком в государстве. Единственным возможным препятствием к осуществлению его честолюбивых замыслов во всей полноте было расположение Месье к господину д’Аваре. Последний своим положением был обязан главным образом госпоже де Бальби. Именно она приблизила д’Аваре к его высочеству, и влияние этой парочки на Месье стало поистине безграничным. Если бы госпожа де Бальби утратила привилегии maîtress-en-titre, положение д’Аваре сразу пошатнулось бы. Понимая это, д’Антрег усердно плел интригу против фаворитки. Несколько раз уже случалось, что какая-нибудь дама из окружения его высочества пробуждала в д’Антреге надежду. Но любовные похождения принца объяснялись не столько его нежными чувствами, сколько пустым и тщеславным желанием покрасоваться перед придворными. Если бы не разговоры, которые вызывала очередная интрижка Месье, он вряд ли обременил бы себя ухаживаниями. Несмотря на все свои измены, принц на свой лад хранил верность госпоже де Бальби. Но сейчас, как подсказывало д’Антрегу чутье, дело обстояло иначе. От всегда бывшего настороже графа не укрылась та нежность, которая сквозила во взгляде его высочества каждый раз, когда принц смотрел на очаровательную мадемуазель де Керкадью. Более близкое знакомство с самой Алиной укрепило надежды д’Антрега. Насколько он разбирался в людях, на сей раз победа не обещала быть легкой, но если уж девушка уступит, то ее власть над принцем будет абсолютной. И д’Антрег решил, что наконец-то нашел особу, способную полностью и навсегда затмить госпожу де Бальби. Но, как все удачливые и опасные интриганы, граф никогда не торопил события. Пока они развивались в нужном направлении, д’Антрег хранил терпение, сколько бы ему ни приходилось ждать. Он понимал, что привязанность мадемуазель де Керкадью к Андре-Луи Моро служит серьезным препятствием для его целей. Вот почему, как ни раздражало д’Антрега вторжение де Баца в область, которую граф считал своей, он смирился с авантюристическим планом барона и Андре-Луи ради того, чтобы де Бац на время увез Моро подальше от мадемуазель де Керкадью. Радость д’Антрега по этому поводу перешла в ликование, когда он понял, что и сам принц приветствует отъезд Моро. Этим, и только этим д’Антрег объяснял внезапную volte-face,
[230]
неожиданную любезность по отношению к двум упомянутым искателям приключений и их предприятию, которую выказал регент, несмотря на явное недовольство господина д’Артуа.
Так что можно легко представить себе, с каким тайным удовлетворением д’Антрег препроводил господина де Ланжеака к его высочеству, где курьер повторил рассказ о кончине Моро. Графу показалось, что взгляд Месье оживился, хотя вслух принц выразил сожаление по поводу безвременной гибели, постигшей молодого смельчака на службе дому Бурбонов.
Однако когда регент пришел в тот день с визитом к господину де Керкадью, в его взгляде не было ни малейшего намека на живость. Напротив, Месье выглядел столь мрачно, что, когда дядя и племянница встали, приветствуя его высочество, Алина сразу же воскликнула с искренней тревогой:
