На этот раз ему ответил де Бац:
– Поверьте, причина лежит на поверхности. Мы не вполне бескорыстны, гражданин депутат. Мы нуждаемся в вашем бесценном обществе. Мы приведем вас к источнику, но останемся пить вместе с вами. Я понятно выражаюсь?
– А! Я начинаю понимать. Но тогда… – Шабо икнул. – Проклятье! Я все-таки не вполне уяснил…
Делоне взялся его просветить:
– Послушай, Франсуа, разве стал бы я в этом участвовать, если бы хоть чуть-чуть сомневался в честности предприятия? Ты человек с возвышенными идеалами, тебе редко доводилось иметь дело с величайшей из реальностей – с деньгами. У меня же есть опыт в финансовых вопросах. Можешь поверить мне на слово: дело это безупречно.
Шабо уставился на своего коллегу тяжелым пьяным взглядом. Делоне продолжал:
– Посмотри на это вот с какой точки зрения: единственной стороной, которая понесет ущерб от наших сделок, будут эмигранты, те, кто пересек границу, чтобы развязать войну против родной страны. Это их поместья обратятся в золото, на которое мы сможем накормить голодных детей Франции. Наше вмешательство ни на лиард не уменьшит сумм, которые потекут в государственную казну. Напротив, ускорив ликвидацию, мы сослужим народу добрую службу.
– Это я понимаю, – согласился Шабо; но его еще продолжали терзать опасения. Он впал в задумчивость, потом пустился в откровения о своем прошлом: – Я всегда боялся поступиться своей совестью. Ни одному депутату не давали столько поручений, связанных с деньгами, сколько их выпало на мою долю. Я давно мог бы стать богатым человеком, если бы не ценил честность превыше всего остального. В Кастри мне доверили четыре тысячи ливров на секретные расходы, да еще я собрал штрафов на двадцать тысяч. Ни один денье
[238]
из них не осел у меня в кармане. Мои руки остались чисты. И это еще мелочи в сравнении с другими соблазнами, с которыми мне довелось столкнуться. Испанский министр предлагал мне четыре миллиона за то, чтобы я спас короля Людовика от эшафота. Такая взятка сломила бы честность очень многих. Но мой патриотизм и мое чувство долга настолько сильны, что у меня и мысли не возникло поддаться этому искушению.
Возможно, Шабо говорил правду. Но не исключено, что причина его стоицизма крылась в невозможности исполнить требуемое. С тем же успехом испанский министр мог предложить депутату четыре миллиона за луну с неба.
– Но ваше предложение, – продолжал Шабо, – другого порядка. Если я правильно понял, приняв его, я смогу немного заработать честным путем. Признаюсь, однажды я уже получил немного денег – очень немного, – оказав любезность двум своим хорошим друзьям, братьям Фрей. И они упрекали меня за то, что я пренебрегаю возможностями заработать больше.
И он затянул бесконечный монолог, в котором похвалялся своей честностью и силой духа, позволявшей ему в прошлом противостоять соблазнам. Потом он пространно говорил о Фреях, об их пламенном патриотизме и приверженности республиканским идеям. Они и фамилию сменили из идейных соображений. Прежде братья звались Шенфелдами, но они отказались от своей фамилии после отъезда из Вены. Они покинули австрийскую столицу повинуясь чувству, не в силах больше жить под пятой деспотизма. Старший брат, Юний, назвавшийся так в честь освободителя Рима,
[239]
отказался от поста первого министра при императоре Иосифе,
[240]
поскольку не желал склонять колени перед тираном. Эти люди отвергли богатство и высокое положение, чтобы приехать во Францию и дышать чистым воздухом Свободы. Они стали хорошими друзьями Шабо и, если бы не его щепетильность, могли бы стать еще лучшими. Они разбирались в финансовых вопросах, поскольку по роду занятий были банкирами. Он должен посоветоваться с братьями, прежде чем принять окончательное решение по вопросу, который они только что обсуждали.
Если это заявление слегка и разочаровало инициаторов интриги, которые так щедро кормили и поили бывшего капуцина, они ничем этого не выказали. Дальнейшая настойчивость могла возбудить подозрения и окончательно отпугнуть их боязливую дичь.
Когда же Шабо собрался уезжать, он неожиданно высказал еще одно сомнение:
– Я настолько несведущ в финансовых делах, граждане, что совсем упустил из виду вот какое обстоятельство. Чтобы заработать деньги тем способом, который вы мне указали, необходим начальный капитал. А у меня его нет.
Де Бац быстро отмел его претензии.
– Гражданин депутат! – воскликнул он протестующе. – Неужели у человека ваших блистательных достоинств есть недостаток в друзьях, готовых одолжить вам необходимую сумму?
Шабо посмотрел на него несколько осоловело.
– Вы хотите сказать, что братья Фрей…
– Братья Фрей! Я не имел в виду Фреев. Я говорил о себе. В случае вашего согласия сотрудничать с нами будет только справедливо, если я обеспечу необходимый начальный капитал. Можете рассчитывать на меня, друг мой. Всегда готов вам услужить.
Не вполне трезвый депутат продолжал разглядывать барона.
– Что ж, это устраняет препятствие, – согласился он. – Хорошо, хорошо, мы поговорим об этом снова, когда я посоветуюсь с Юнием Фреем.
Глава XXII
Взятка
– Расскажите мне, – попросил Андре-Луи де Баца, – кто такие эти Фреи, которых несравненный Шабо так внезапно вытащил на сцену, и почему он так дорожит их мнением.
Они снова сидели под лаймами за столом, все еще заваленным остатками пиршества. Гости уехали, и они с де Бацем были одни.
Де Бац достал свою табакерку и сообщил требуемые сведения. Братья Фрей происходили то ли из австрийских, то ли из польских евреев. Банкиры по роду занятий, они обосновались в Париже, выдавая себя за пламенных республиканцев, на самом же деле, несомненно, надеясь нагреть руки на всеобщем беспорядке. Смена имен была частью их притворства, остальное – отвергнутые почести и миллионы, доверие императора и тому подобное – просто красивой легендой. Братья часто посещали клубы, особенно Якобинский, а также заседания Конвента. Они знали, как заводить друзей среди депутатов, а Лебрен,
[241]
министр иностранных дел, по слухам, покровительствовал этим мошенникам.
