– И вы стали «безработным»?
– Можно и так сказать, если бы не было урана-233, циркония и множества сплавов, которыми пришлось заниматься.
– Почему такой интерес к урану-233 – ведь он не используется в «изделиях»?
– Это не так. Уран-233 – искусственный изотоп урана. Его получают при облучении тория в реакторе. Мы получили металлический уран-233, отшлифовали технологию, однако работы не получили своего развития и были прекращены.
– Не было необходимости?
– Наверное. Тем более что у нас хватало урана-235. Иное дело, к примеру, в Индии, где запасов урана мало, но есть торий. Мне кажется, что ядерные заряды, которые были испытаны в Индии, как раз из урана-233.
– А почему вы занялись цирконием?
– В начале 50-х годов физики и конструкторы начали широкие исследования по использованию атомной энергии в мирных целях и в первую очередь для выработки электроэнергии. Для реакторов на тепловых нейтронах основное условие – это использование в активной зоне конструкционных материалов с минимальным сечением захвата тепловых нейтронов. Наиболее заманчивым оказался цирконий, но производства его в стране не было. Всех смущала ожидаемая высокая стоимость металлического циркония и изделий из него. Совершенно неизвестны были и свойства циркония. И эта проблема была вскоре решена. Уже в 1957 году было получено около двух тонн циркония на опытно-промышленной установке. Ну а затем на комбинате в Глазове впервые в мировой практике было создано уникальное промышленное производство циркония реакторной чистоты. Программа строительства АЭС была обеспечена этим металлом.
– Такое впечатление, будто вам удавалось очень легко решать любые проблемы!
– Внешне все выглядит именно так… Вы любите ходить по грибы?
– Конечно. А что?
– Выходишь на полянку, видишь красивый белый гриб. Но подходишь ближе и убеждаешься: гриб-то трухлявый… Так и в науке: звезды горят над головой, кажется, до них совсем рядом, а чтобы добраться до ближайшей, жизни не хватит…
Академик Юрий Каган: «В ожидании новых открытий»
Мне показалось, что в этом доме на улице маршала Новикова я уже бывал, но я тут же отбросил эту мысль, потому что дома мы встречались с академиком Каганом впервые, да и название улицы ни о чем мне не говорило.
Однако во время ужина жена ученого Татьяна Николаевна заметила:
– Вам, наверное, будет интересно, что как раз в квартире над нами жил Андрей Дмитриевич Сахаров. Когда мы переехали сюда, в этой квартире оставались только его дети – дочка Люба и сын Дима, тогда еще школьник младших классов. Люба продолжает жить со своей семьей и сейчас.
И в этот момент я вспомнил, что бывал в этом доме более тридцати лет назад! Здесь я встречался с академиком Андреем Дмитриевичем Сахаровым.
Нахлынули воспоминания. Теперь уже к разговору присоединился Юрий Моисеевич. Он привычно, будто ведет свой семинар, подвел итог:
– Более бессмысленной и неумной истории я не знаю. Власть сделало все, чтобы превратить человека, сделавшего так много для страны, но позволившего себе высказать критические соображения, в диссидента.
Казалось бы, тема на этом была исчерпана, но тем не менее я попытался продолжить ее в нашей беседе.
На письменном столе лежала книга об академике И. К. Кикоине. Я начал расспрашивать о нем.
– В Исааке Константиновиче замечательным образом сочетались широкое знание физики, талант экспериментатора, умение многое делать своими руками. Он не случайно стал научным руководителем проблемы разделения изотопов, приведшей к созданию совершенно уникальной промышленности.
– Вы имеете в виду Свердловск-44?
– Да. Это газовая диффузия и центрифуги. Здесь проявилась еще одна черта его дарования. Он оказался блестящим инженером. Это очень редкое сочетание. Несмотря на большую занятость, он уделял большое внимание школьному и университетскому образованию. Кикоин был инициатором создания «Кванта» – замечательного журнала для юных физиков, организовывал знаменитые олимпиады для старшеклассников, писал школьные учебники. Он был руководителем большого коллектива, но это не мешало ему писать сценарии капустников, принимать в них участие, отмечать всевозможные праздники, которых у нас в институте было немало. Он был дважды Героем Социалистического труда, у него было пять или шесть Государственных премий, но каждый день он приходил на работу и обходил все лаборатории. Причем с ним можно было обсудить любую проблему, решить любую задачу. А вечером Исаак Константинович приходил в лабораторию, чтобы «самому покрутить ручки». Как научный руководитель, он участвовал во всех исследованиях, но подписывал статьи только в тех случаях, когда принимал личное участие в работе. Конечно, Кикоин – уникальное явление. Когда говорят, что какой-то человек «своим примером учит лучше, чем любое назидание», то это относится именно к Кикоину.
– Мне посчастливилось: я знаком был с Исааком Константиновичем, помогал ему в работе со школьниками, в организации олимпиад и в становлении «Кванта». К сожалению, не имел тогда права расспрашивать об участии его в «Атомном проекте» и очень об этом сожалению. Сейчас в какой-то мере пытаюсь наверстать упущенное… И вот что я заметил. «Атомный проект СССР» привлек самых светлых, талантливых и прекрасных людей. Курчатов, Александров, Капица, Зельдович, Харитон, Сахаров, Тамм, Арцимович, Кикоин… И именам таким не счесть числа! Почему так случилось? И, наконец, это бесспорный пример того, насколько талантлив и щедр наш народ. Разве не так?
– Все зависит от отношения к науке и ученым. Поразительно, но с окончания Гражданской войны и до появления первых наших самолетов – это в районе 38-го года, – прошло столько же времени, сколько с 91-го года до сегодняшнего дня. Отчего в разрушенной стране, нищей, оплакиваемой другими народами, наука развивалась, а к ученым относились с уважением? Дело в том, что существовали традиции, действовали научные школы. К примеру, та же механика. Были прекрасные ученые, которые передавали своим ученикам те знания, которыми владели. Инженер в России был человеком почитаемым, авторитетным. Механика, математика, физика держались на школах, и это во многом предопределило то, что в тяжелейших условиях наука сохранялась и развивалась. Да, многие после революции уехали из страны, но все-таки основная масса людей, склонных к науке и инженерии, осталась. Продолжалась естественная жизнь науки. Это и определило успех «Атомного проекта». Когда после войны потребовались для его осуществления люди, у нас по каждому направлению были выдающиеся специалисты.
– Об этом свидетельствует и ваш личный опыт?
– Конечно. По сути, мальчишкой я попал в ту отрасль, где занимались разделением изотопов. И там я встретил специалистов высочайшего класса… В диффузионных вещах требовалась концентрация усилий в разных направлениях, и каждый раз появлялись выдающиеся люди, прекрасно знающие свое дело. Конечно, огромную роль сыграл Ленинградский физико-технический институт. Научные руководители «Атомного проекта» вышли оттуда. Для культуры страны, для развития науки Физтех стал тем самым краеугольным камнем, на котором все держалось. Вот что значит научная школа!
