Много времени отнимали праздничные церемонии. Так, в Крещение обряд водосвятия торжественно совершался митрополитом в специально выстроенном павильоне на Неве, напротив Зимнего дворца, в присутствии двора и войск гвардии, при большом стечении народа. На Пасху императорская чета должна была похристосоваться со всеми чинами двора и свиты, сановниками, придворным духовенством, представителями всех частей гвардии и Петербургского гарнизона, причем от каждой роты являлись фельдфебель, унтер-офицер и рядовой, с чинами Конвоя Его Величества, всеми чинами, бывшими в пасхальную ночь в карауле во дворце, с придворными певчими, дворцовой прислугой – всего с несколькими тысячами человек. Христосование продолжалось три дня. Сначала каждый христосовался с государем, пожимая ему руку, затем – с государыней, получая от нее фарфоровое яйцо и целуя ей руку. «После христосования государь должен был идти мыть лицо и бороду – вода становилась черной, а рука государыни темнела и опухала. В приказах по частям, представители которых являлись на Пасху, писалось, чтобы нижние чины не фабрили усов и бороды» (30; 76).
Много времени занимали и так называемые представления императору и императрице – особая придворная церемония, краткая аудиенция при приезде в столицу кого-либо из имеющих на это право, или при отъезде, уходе в отпуск и возвращении из него, назначении на должность, производстве в чин, награждении орденом и т. д. Совершалось также представление великим князьям и княгиням. На него имели право военные и штатские генералы, статские советники, их жены и дочери, назначенные во фрейлины. Мужчины испрашивали позволения представиться через гофмейстеров, дамы – через гофмейстерин. В назначенный день мужчины являлись в парадной форме, при орденах, штатские – во фраках, белых жилетах и галстуках, дамы утром были в светлых шелковых платьях без декольте и в шляпках, вечером – в нарядных платьях с вырезом и с короткими рукавами, в головных уборах, девицы – с цветами на голове. Правую перчатку кавалеры и дамы снимали, так как полагалось целовать руку особам, которым представлялись. Представляющиеся выстраивались в два ряда по чинам, дамы – по чинам мужей, дочери – возле матерей, а если дочь назначалась во фрейлины, она становилась с другими фрейлинами. При входе высочайшей особы делался общий поклон, при представлении вновь кланялись. Разговор, если он имел место, начинала августейшая особа, и велся он на том языке, который этой особой был избран, причем по-французски и по-немецки обращались в третьем лице, по-русски употребляли «Вы» с частым прибавлением титула собеседника, особенно в конце первого ответа на вопрос. Обязанностью принимавших было сказать хотя бы несколько слов. Имели место и особые представления, когда разговор велся сидя, в кабинете высочайшей особы или в гостиной. Разговаривать следовало, избегая неловких пауз, а это при природной стеснительности многих Романовых было непросто. Уходить можно было только тогда, когда высочайшая особа подавала знак, вставая или прощаясь. При этом покидали комнату, пятясь задом до самой двери; для дам при длинных шлейфах парадных платьев это было затруднительно, но таков был этикет.
Мало того, что дворцовый церемониал был сложен. Все эти мелочи и пустяки высочайшего быта совершались строго по часам. В XIX в. завтраки и обеды фамилии длились ровно 50 минут, и ни минутой более. При этом блюда должны были точно следовать одно за другим. И уже не имело значения, что одни блюда перепрели, ожидая своей очереди, другие были слишком горячи: главное – соблюсти форму. Особой точностью отличался Николай I. Если литургия в придворной церкви должна была начинаться в 11 часов, она начиналась не без двух минут 11 и не три минуты 12, а в 11! При незначительных нарушениях церемониала чиновник Министерства двора являлся к нарушителям с содержащей высочайший выговор бумагой, в которой они должны были расписаться. Условности!..
М. П. Фредерикс описала казус, произошедший с ней при представлении императрице по поводу назначения ее фрейлиной. Мать новой фрейлины была близкой подругой императрицы Александры Федоровны, и та знала девушку с рождения. Однако в день представления, когда в Малахитовом зале Зимнего дворца шла церемония, никакого исключения для Марии Фредерикс не было сделано: императрица обратилась к дежурной фрейлине с вопросом, кто эта девица? Новоявленная фрейлина ужасно смутилась этим холодным приемом, хотя тут же была обласкана императрицей. По поводу такого строгого этикета А. Ф. Тютчева писала, что он суть не только преграда, отделяющая монарха от подданных, но и защита подданных от произвола монарха: «Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство. Там, где царит этикет, придворные – вельможи и дамы света, там же, где этикет отсутствует, они спускаются на уровень лакеев и горничных…» (183; 101)
Не следует думать, что жизнь императорской фамилии проходила только в выполнении пышного церемониала. Разумеется, находилось время для отдыха, и не только в кругу семьи. Обычными для императоров были ежедневные прогулки по столице, прекратившиеся только вследствие беспрестанных покушений на жизнь Александра II (одно из них и было совершено во время пешей прогулки императора: студент Соловьев подошел к нему и выстрелил из револьвера). Николай I гулял преимущественно по набережным Невы обычно ночью, после окончания работы с бумагами. У Александра I был даже определенный маршрут: «В Павловске мы редко видели императора, – писал В. А. Соллогуб, – но в Петербурге встречали его почти каждый день. В час пополудни он выходил из Зимнего дворца, следовал по Дворцовой набережной, у Прачешного моста поворачивал по Фонтанке до Аничковского моста…
Затем государь возвращался к себе Невским проспектом. Прогулка повторялась каждый день и называлась le tour imperial. Какая бы ни была погода, государь шел в одном сюртуке с серебряными эполетами и в треугольной шляпе с султаном, надетой набекрень… Каждый раз, когда мы гуляли с гувернером и встречались с ним, он останавливался с улыбкой и говорил с нами несколько слов. Иногда спрашивал он про здоровье матушки, иногда шутил со мною…» (166; 362–263).
Хаживали они и в гости к своим подданным. Тот же Соллогуб пишет: «Когда государь приезжал в наш дом, он всегда при этом предуведомлял. Матушка его ожидала, и мы, дети, оставались при ней» (166; 361). А у бабушки Соллогуба, Е. А. Архаровой, бывали другие гости. «Особенно выдавались два дня в году: зимой в Петербурге, 24 ноября, в Екатеринин день, а летом в Павловске, 12 июля, в день рождения старушки… Вдруг в саду происходило смятение. К бабушке стрелой летел Дмитрий Степанович. Старушка, как будто пораженная событием, повторявшимся, впрочем, каждый год, поспешно подзывала к себе все свое семейство и направлялась целою группою к дверям сада, в то время как снаружи приближалась к ней другая группа. Впереди шествовала императрица Мария Федоровна… Она держала за руку красивого мальчика в гусарской курточке, старшего сына великого князя Николая Павловича (будущего императора Александра II. – Л. Б.), поздравляла бабушку и ласково разговаривала с присутствующими… Посещение продолжалось, разумеется, недолго. Императрице подносили букет наскоро сорванных лучших роз, и она удалялась, сопровождаемая собравшеюся толпою» (166; 391–392). Впрочем, последние ежегодные высочайшие посещения старухи Архаровой, вдовы давно покойного обер-полицмейстера Москвы – просто дань светской вежливости, все тому же этикету: в обязанность членов императорской фамилии входило точно помнить, когда и у кого из известных им подданных день рождения или день ангела, и неукоснительно поздравлять их.
