А Ульрика Пальмгрен вмиг преобразилась: выпучила глаза, прижала ладони к щекам и стала похожа на героиню немого фильма.
– Нет, это не я! – пропищала она.
– Что-что? – не понял я.
– Это были не мои спички!
– Не понимаю…
– Клянусь, я ни о чем таком не думала! Я не играла с ними. Пожалуйста, пожалуйста, миленький, не бей меня!
Тут я окончательно растерялся:
– Но…
– Или нет, ладно… накажи меня за то, что была такой непослушной дурой.
Тут я понял, что должен действовать. Ведь именно мне в этой игре отводилась ведущая роль, не так ли? Я схватил Ульрику, перегнул через спинку кресла, задрал ей платье. Она что-то лепетала про спички, но смолкла, стоило мне ее шлепнуть. На ней были нейлоновые чулки и подвязки с кружевом, и она лежала тихо, когда я стаскивал с нее трусики. Зрелище открылось соблазнительное, но я хотел взять и получить больше.
– Спички не игрушка, ты могла спалить дом, – заметил я, все еще не понимая, что делаю.
– Я знаю, прости.
Я шлепнул ее – раз, другой, третий. Я почувствовал жжение в ладони, а ее ягодица покраснела. Потом Ульрика расслабилась, словно начала получать удовольствие, и вдруг вскочила, натягивая на себя трусики.
– Это что ты делаешь, черт возьми? – прошипела она.
Платье соскользнуло с плеч и упало на пол.
– Я…
И тут я получил кулаком в лоб. Это произошло внезапно, я не видел, чтобы она замахивалась. Будто у нее внутри вдруг разжалась пружина.
Собственно, удар не был сильным, но я поскользнулся на ковре и упал навзничь, стукнувшись о ножку кровати. Хорошо, что на мне был шлем!
Мне достаточно легкой пощечины, чтобы из носа пошла кровь, поэтому я и бросил бокс. И сейчас можно даже не щупать руками лицо, и так понятно – хляби разверзлись.
– Ты больной! – кричала Ульрика. – Убирайся!
Эти слова стали для меня еще большей неожиданностью. Я поднялся на ноги. Разве мы с ней не стремились к одному и тому же? Что же мы тогда обсуждали, о чем переписывались несколько месяцев? Я понимал только одно: пора сматывать удочки. Взял гитарный футляр, пальто и побрел к двери, которую она захлопнула за мной так, что эхо прокатилось по всему дому. Я ждал лифт, когда она снова возникла на лестничной площадке.
– Шлем! – закричала она. – Или ты решил его прикарманить? Он стоит триста семьдесят пять крон в «Блокете»!
Ульрика Пальмгрен схватила шлем и снова исчезла. Навсегда из моей жизни, как я тогда думал.
Хорошее правило – не попадать в травмпункт в пятницу вечером.
Больницы теперь не те, что были в моем детстве, – современные здания с окнами на всю стену. Но травмпункт – это травмпункт. Я просидел больше двух часов среди украшенных синяками подвыпивших подростков, пока надо мной не сжалилась молодая медсестра в марлевой маске.
Она засунула мне в ноздрю ватный тампон и залепила пластырем ранку над глазом. Должно быть, там сиял фиолетовый фонарь.
– Сильный удар. Что случилось?
– Резко развернулся и стукнулся о дверь туалета в отеле.
– Вы музыкант? – Она показала на гитарный футляр. – Должны были играть вечером?
– Была такая задумка, но пришлось отменить, – кивнул я.
Все остальные в очереди нуждались в помощи больше, чем я. Я устыдился, что вообще пришел сюда. Но медсестра подтвердила, что нос не сломан, и это меня утешило.
Я снова побрел вниз по Бергсгатан, не отдавая себе отчета куда и зачем. Когда проходил мимо рок-клуба «КВ», было уже около одиннадцати. В это время публика в зале менялась и он превращался в дискотеку. Я заметил на двери нацарапанную от руки записку.
Томми Санделль. Концерт переносится из-за болезни исполнителя
Ничего удивительного.
Глава 4
Мальмё, октябрь
Нигде не встречал настолько противного дождя, как в Мальмё. А порою, особенно такими осенними вечерами, как сегодняшний, в воздухе висит холодный туман. Дождь, которого нет. Ты не видишь капель, если эту взвесь вообще можно назвать каплями, но, проторчав на воздухе достаточно долго, вымокаешь до нитки.
Именно в такой вечер, точнее ночь, я стоял на Ларошегатан, рядом была Лилла-торг, с ее живописными булыжниками и дурацким абажуром в центре. Я разглядывал вывески газетных киосков и косился на свой нос. Вытер лицо и увидел на руке кровь. Пригладил волосы – то же самое. Повсюду кровь – вот она, моя жизнь.
Ноздри заткнуты ватой, по всей переносице – десятисантиметровый пластырь. Еще один аккуратный кусочек украшал мою бровь. Нос опух, хотя перелома не было. Кровь уже не текла ручьем, но продолжала сочиться, и некогда белоснежный воротник стал красным. Несмотря на элегантный костюм от японского дизайнера, выглядел я глупо.
На одну витрину каким-то образом затесался экземпляр «Bad» Майкла Джексона. Обычно подобные киоски рассчитаны на любителей традиционного рока, в стиле шестидесятых.
Катастрофический вечер.
Я должен со-сре-до-то-чить-ся.
Если мои радары вовремя не заметили опасности, все дело в Сети.
Я не противник Интернета, но ничто не заменит личного общения, взгляда, импульса. Только так и узнаешь человека. Остальное – обман.
В этот мрачный ноябрьский вечер на улицах было необыкновенно пусто – только за столиками возле ресторана еще сидели люди. После запрета на курение залы на свежем воздухе стали особенно популярны. Тем не менее посетителей наблюдалось немного. Верилось с трудом, что это заведение и есть знаменитый «TGF»
[11]
.
В холле отеля тоже не оказалось ни души. Даже не взглянув в сторону регистрационной стойки, я побрел в свой номер. Заметил, что одна дверь в коридоре открыта, но заглядывать не стал, прошел мимо нее. Отставил гитарный футляр и встретился взглядом с отражением в туалетном зеркале.
Я сменил рубаху, вытер кровь с подбородка и шеи, устроился в кресле и включил телевизор. Пятьдесят семь каналов, а смотреть нечего. Кажется, у Брюса Спрингстина
[12]
есть песня об этом. С каждым годом – все актуальнее.
Выключив телевизор – модель дистанционного пульта оказалась настолько сложной, что пришлось обращаться за консультацией на ресепшен, – я выглянул в коридор. Комната на противоположной стороне по-прежнему открыта.
Я любопытен. Это необходимое в моей работе качество часто подводило меня. На этот раз оно овладевало мной постепенно и в конце концов вынудило выйти и постучать в дверь напротив (немного наискосок), чтобы… Не знаю, хозяин мог выйти и забыть ее захлопнуть, предоставив возможность кому угодно войти и взять что угодно. На каждой двери был автоматический доводчик, но здесь он, похоже, не сработал, а может, ему помешал выдвинутый язычок замка.
