— Сейчас только семь; в девять мы можем быть на континенте и до заката успеем к Гуаякилю. Десять лиг — для нас легкая прогулка. Пойду скажу людям, что мы выступаем немедленно, не задерживаясь ни на минуту.
Не прошло и пяти минут, как флибустьеры покинули остров, быстро разместившись на своих пирогах и шлюпках.
Ровно в девять, как и обещал Гронье, триста пятьдесят флибустьеров (больше на острове просто-напросто не было) высадились на берег Панамского перешейка всего в десяти милях от этого города.
Флотилию свою они затопили, чтобы испанцы не смогли догадаться об их новой задумке, и отправились в путь по лесному бездорожью, ведомые знавшим местность пленником, которому обещали свободу, пригрозив немедленной смертью в случае обмана.
Хотя флибустьеры и были моряками, но умением быстро передвигаться по суше они тоже владели, так как многие из них прежде изведали ремесло буканьера. Поэтому расстояние в десять сухопутных лиг
[79]
их не пугало.
И вот солнце еще не закатилось, когда они оказались вблизи города.
Однако их передвижения не остались незамеченными. Индейцы, обитавшие в девственных лесах перешейка, сразу же догадались о появлении такой компактной колонны белых людей и поспешили сообщить об этом губернатору города.
Надвигался ураган, который надо было предотвратить.
Отряд из семисот испанцев спешно отправился в лес, чтобы навязать там бой грозным тихоокеанским разбойникам, но, как и всегда, страх, вызываемый флибустьерами, действовал лучше оружия.
После первых же выстрелов испанцы повернули назад и закрылись в трех фортах, защищавших город; эти форты, как мы уже говорили, считались неприступными.
На небе уже появлялись звезды, когда флибустьеры, разделившись на две колонны, появились перед городом, полные решимости не только взять его приступом, но и разграбить, поскольку знали, что в городе собраны огромные богатства.
Но овладеть городом было нелегко, потому что его защищали три форта; в каждом из них находился гарнизон из пятидесяти человек, поддержанных немалым числом пушек, тогда как у флибустьеров не было даже маленькой мортиры.
Это не привело в уныние нападающих, и, пока жители города спасали значительную часть своих богатств, загружая ими стоявшие на реке лодки, флибустьеры попытались пойти на приступ.
Они разделились на три части, чтобы не дать возможности гарнизонам оказывать взаимную помощь; одной колонной командовал Гронье, другой — Равено де Люсан и третьей — гасконец.
Однако форты защищались упорно, отвечая на ружейный огонь флибустьеров пушечными выстрелами. Казалось, что испанцы решились скорее погибнуть под развалинами, чем сдаться этим ненавистным морским разбойникам.
Всю ночь продолжался яростный бой. Тщетно флибустьеры раз за разом бросались на приступ и подставляли штурмовые лестницы, чтобы забраться на стену.
На каждое требование сдаться испанцы неизменно отвечали прямо-таки адским, хотя и малоэффективным, огнем.
К утру три форта еще не были взяты, тогда как население, воспользовавшись темнотой, эвакуировало город, спасая ценности, которые не могли уместиться на лодках.
Флибустьеры уже сомневались в удачном исходе дела, когда около восьми утра ряды атакующих облетела весть, что Гронье смертельно ранен и вот-вот испустит дух.
При этом известии флибустьеры в один голос закричали:
— Отомстим за вожака!
Они яростно сражались до десяти утра. Их мучили голод и жажда; и все-таки, твердые, словно куски стали, не обращающие внимания на испанскую канонаду, эти отчаянные храбрецы уже в десятый раз, наверно, шли на приступ фортов.
Они приставляли лестницы, несмотря на интенсивный огонь неприятеля, неудержимо взбирались по ним, перелезали через зубцы, заклепывали установленные на стенах пушки и ввязывались в отчаянный бой с гарнизонами.
Атаки теперь были направлены только против двух фортов; третий — надеялись захватить позднее; этот форт был лучше вооружен, а его защитой руководил маркиз де Монтелимар, который, как мы уже говорили в другом месте, пользовался славой опытного военачальника.
Если бы история флибустьеров, рассказанная Равено и другими английскими или французскими корсарами, не подтверждала героизм этих грозных морских разбойников Тихого океана, можно было бы усомниться в конечном исходе сей замечательной операции.
Флибустьеров оставалось три сотни, потому что за десять часов сражения они потеряли полсотни человек, испанцев же насчитывалась целая тысяча, да еще на их стороне была тяжелая артиллерия, и тем не менее первые одолели вторых, гораздо более многочисленных.
После кровопролитной схватки два испанских гарнизона были буквально разнесены в клочья, и только нескольким сотням побросавших оружие испанцев удалось спастись в лесах.
Однако сопротивлялся третий форт, защищаемый маркизом; именно в нем находились граф ди Вентимилья, Мендоса, фламандец и внучка великого касика Дарьена.
Артиллерия сильнейшего бастиона свирепствовала неимоверно, обстреливая два уже захваченных флибустьерами форта и городские дома. Многочисленные аркебузиры, отобранные из лучших, старались изо всех сил помочь артиллеристам, осыпая горизонтальные площадки и скаты градом пуль.
В одиннадцать, несмотря на продолжающиеся атаки флибустьеров, крепость еще сопротивлялась.
Принявший командование Равено де Люсан, поскольку Гронье находился при смерти, вызвал гасконца.
— Сеньор де Люсак, — сказал он ему, — мы, вероятно, в конце концов справимся с этим трудным делом, потому что мои люди не сделают ни шага назад. Но нас не так много, а кроме того, мы не можем заменить павших. Поэтому я хотел бы кое-что предложить вам.
— Говорите, сеньор де Люсан, — ответил гасконец. — Вы хотите, чтобы я минировал какой-нибудь угол форта?
— Мне очень не хотелось бы терять такого доблестного человека, как вы. Граф ди Вентимилья никогда бы не простил такую жертву.
— Так что тогда я должен сделать?
— Отправиться к маркизу де Монтелимар и потребовать сложить оружие, обещав жизнь ему и всему гарнизону.
— Не думаю, что он согласится, ведь мы имеем дело с упрямым воякой.
Искорки гнева сверкнули в глазах французского дворянина:
— Если он откажется, мы не оставим в живых ни одного человека.
Гасконец задумался, а потом сказал:
— Посмотрим, можно ли уладить это дело, не послав столько людей на свидание с Вельзевулом. Пусть он отдаст нам графа, внучку великого касика Дарьена, двух моих друзей, а потом пусть отправляется к своему распрекрасному советнику Королевского суда Панамы.
