«Молния», не находя на рейде достаточно ветра, приближалась к мысу очень медленно, в нетерпеливом ожидании буйной ласки Большого залива.
Были подняты все паруса: от нижних до бом-брамселей и до блинда
[37]
.
Хотя время от времени крупные волны, глухо шипя, выкатывались из-за мыса, фрегат лишь плавно покачивался на них — так хорошо он был сбалансирован.
— Смотрит ли в мою сторону маркиза? — спрашивал себя граф. — Ах, если бы она могла видеть, как сражается сеньор ди Вентимилья…
Его размышления прервал глухой отзвук артиллерийской канонады, донесшийся из леса, покрывавшего высокий мыс.
— Кажется, испанцы догадались, что мы пытаемся улизнуть. Не так ли, дон Баррехо? — обратился он к стоявшему рядом гасконцу, который перетряхивал в кармане свои пресловутые дублоны.
— Я никогда не был глухим, господин граф, — ответил, улыбнувшись, авантюрист.
— Смотрите, как бы какое-нибудь ядро не снесло вам голову.
— Я вам уже говорил, что мой приятель Вельзевул не знает, как обойтись в своем доме с гасконцами. Мы слишком опасны даже в аду.
— Вы просто замечательны, дон Баррехо.
— Нисколько. Вы хотите, чтобы он подрался с чертями другого рода, способными укоротить хвосты или крылья его детям? Полагаю, дьявол не так глуп.
— Сеньор граф! — крикнул Мендоса, стоявший за ними, у руля. — Посмотрите-ка на этого гасконца: он, должно быть, внук или правнук мессере Вельзевула! Он принесет нам несчастье, клянусь вам…
— Бочонком аликанте, — добавил бравый гасконец, разразившись громким смехом.
Четыре или пять пушечных выстрелов раздались в этот момент с оконечности мыса. Ядра прорвали паруса фрегата.
— Кажется эти ребята не будут нежными, — сказал гасконец, пригибая голову и трагическим жестом выхватывая из ножен свою знаменитую шпагу. — На абордаж идут иберы Старой или Новой Кастилии, и я покажу им, как дерутся лучшие забияки Гаскони…
Металлический голос сына Красного корсара оборвал его последние слова:
— Дьявол вас побери!
— А куда? Если этого даже он не знает?
— Тогда пусть он вас отнесет в рай, — сказал Мендоса.
— Но там же нет аликанте маркизы де Монтелимар.
И снова его слова оборвал голос сына Красного корсара:
— Бортовой залп! Мы проходим траверс мыса! Стреляйте по шлюпкам! Огонь!..
Пять баркасов, на каждом из которых было по двадцать пять человек, гребцов и стрелков, отошли от берега и приближались с бешеной скоростью, расходясь веером, чтобы пропустить фрегат посредине и пойти на абордаж с обоих бортов.
Вооруженные аркебузами солдаты вели частый и непрерывный огонь по верхней палубе.
Обе кулеврины, поставленные на большие вращающиеся подставки, обрушили на два ближайших баркаса убийственный залп картечью, тогда как десять пушек правого борта отправили свои ядра в лес, в котором пряталась испанская артиллерия.
Одна из пяти шлюпок, вторая по порядку, изрешеченная картечью, почти сразу пошла на дно. Однако остальные нисколько не замедлили своего движения и с отчаянной смелостью готовились к абордажу, тогда как аркебузиры удвоили частоту огня.
Сын Красного корсара, поняв, что имеет дело с недюжинными смельчаками, поднес рупор ко рту и приказал:
— Все буканьеры на палубу!
На всех флибустьерских судах всегда находилось некоторое количество этих изумительных стрелков. Можно даже сказать, что они составляли подлинную силу корсарских кораблей, потому что, как мы уже упоминали, эти бесстрашные охотники никогда не промахивались.
По команде графа тридцать бородачей с бронзовыми лицами, вооруженных тяжелыми аркебузами с длиннющими стволами, быстро поднялись на палубу, расположившись вдоль правого фальшборта и кормовой надстройки.
— Шлюпки — ваши! — крикнул металлическим голосом сеньор ди Вентимилья. — Мы займемся полусотнями и испанской артиллерией.
Обе стороны вели сражение отважно.
Оглушительно грохотали двадцать две пушки фрегата; с такой же яростью отвечали испанские орудия, более многочисленные и хорошо спрятанные за высокими скалами мыса, а также в лесу.
Практически на каждый выстрел сразу же следовал ответ.
Шлюпки между тем не переставали приближаться, выстраиваясь дугой и не обращая ни малейшего внимания на опасность, грозившую им с носа фрегата.
Однако буканьеры быстро остановили их порыв. Страшный свинцовый дождь посыпался на испанцев, собирая жуткую жатву среди стрелков и гребцов.
А буканьеры, спокойные и невозмутимые, несмотря на град снарядов различного калибра, вели меткий огонь, убивая или калеча врагов каждым своим выстрелом. «Молния», ведомая Мендосой, самым опытным лоцманом на борту, как и самым лучшим артиллеристом, сделала поворот почти у самого мыса, поймала ветер и, сделав последний бортовой залп, ушла в открытое море, держа курс на запад.
Артиллеристы сделали еще несколько выстрелов, продырявив пару парусов и обрубив несколько брасов
[38]
, а после прекратили совершенно уже бесполезную стрельбу.
— Ну, дон Баррехо, что вы на это скажете? — спросил граф гасконца, не отходившего далеко и не проявлявшего ни малейших признаков страха.
— Скажу, сеньор, что у этих флибустьеров в груди бьется кусочек хвоста моего приятеля Вельвевула, — ответил авантюрист. — Мне приходилось участвовать в сражениях во Франции и в Эстремадуре, но никогда я не видел столь бесстрашных бойцов. Один из ваших аркебузиров стрелял, даже не вынимая трубки изо рта.
— Скоро вы увидите и второго.
— Мы будем еще сражаться?
— Мы вышли на охоту.
— А что за дичь?
— «Санта-Мария».
— Она мне знакома: прекрасный галеон, да и вооружен неплохо, сеньор граф, но в данный момент на нем нет ни одного дублона, потому что вышел он из Сан-Доминго. Возможно, он отправился грузить золотые слитки в Вера-Крусе; именно поэтому я советовал бы вам подождать его возвращения.
— Я охочусь не за дублонами, — ответил сеньор ди Вентимилья, пожав плечами. — Я немного непохож на других корсаров; не погоня за золотом и не жажда приключений заставили меня покинуть Европу.
Помолчав, он сказал, словно самому себе:
— Пять или шесть часов преимущества! Надо добавить парусов.
