Секретарь маркиза де Монтелимара несколько мгновений поколебался, а потом произнес:
— Прежде чем флаг моей родины снимут с мачты, я отдаю себя в ваши руки. Доверяю свою жизнь вашему честному слову.
Сеньор ди Вентимилья не ответил.
Секретарь сделал несколько шагов вперед.
— Вот он я, сеньор граф, — сказал он.
— На борт, друзья, — раздалось в ответ.
Флибустьеры и буканьеры оставили баррикаду и медленно отправились на борт фрегата, однако из предосторожности они все еще держали испанцев под прицелом своих ружей.
Секретарь маркиза де Монтелимара, бледный, как смерть, последовал за ними. Когда сын Красного корсара увидел, как пленник идет по бушприту и ступает на бак «Молнии», он громко крикнул:
— Убрать абордажные крюки, отвязать паруса!
Маневр был мгновенно выполнен корсарами, остававшимися на верхней палубе фрегата; тем временем канониры, боясь сюрприза со стороны испанцев, застыли в готовности на батареях.
Граф, перепрыгнув на самый верх носовой надстройки, снова снял шляпу и, подняв и опустив шпагу, крикнул своим корсарам:
— Приветствуйте цвета старой Испании! Это вам приказывает племянник Черного и Зеленого корсаров! Салют храбрецам!
Фрегат медленно отходил назад, потому что абордажные крюки уже были убраны, и тогда буканьеры разом разрядили свои аркебузы, выстрелив вверх, к немалому удивлению испанцев, которые все еще стояли, сгрудившись, на баке галеона.
Идальго
[43]
, происходящие от настоящих андалусийских кабальеро, были удивлены не меньше флибустьеров, этих жестоких людей, которые поклялись полностью разрушить все испанские колонии якобы в отместку за преступления, совершенные в отношении индейцев первыми конкистадорами, и в этом они не ошибались, даже эти идальго стреляли в воздух и кричали:
— Доброго пути сыну Красного корсара!
Фрегат, уже освобожденный, двигался вдоль кормы галеона.
Два флага, графа ди Вентимилья и большой штандарт Испании, спускались трижды до верхней палубы надстроек, а потом столько же раз взмывали вверх; после этого суда расстались.
Фрегат возобновил свой путь на запад, тогда как галеон, вышедший из боя сильно поврежденным, взял курс на побережье Сан-Доминго, чтобы укрыться в каком-нибудь порту.
— Сто тысяч молний Бискайского залива! — возмутился гасконец, когда расстояние между кораблями достигло трехсот или четырехсот метров. — Это называется морским сражением!.. Столько стараний, а я даже не увидел дублона, который все еще должен мне этот счастливчик баск. Если бы я был на месте сеньора ди Вентимилья, то не оставил бы ни одного пиастра на этом несчастном фрегате. Двадцать мертвецов из-за какого-то жалкого секретаришки!.. Да он не стоит даже одной набивки табака!
Он обернулся к Мендосе, который — скупой не менее гасконца — пересчитывал дублоны, немедленно выданные ему графом, человеком слова, тогда как помощник капитана распределили тысячу пятьсот пиастров среди команды. Именно столько флибустьеры могли бы награбить на галеоне.
— Ого, приятель, — сказал гасконец, — вам, кажется, заплатили.
— Граф верен своему слову, — ответил Мендоса. — Это воистину золотое слово. Он говорит и сыпет золото!
— Мне никогда не нужны были очки!.. Гасконец с линзами! Это же смешно.
— Ну и?
— Вы, приятель, забыли тот дублон, на который мы поспорили в подвалах маркизы де Монтелимар. Что там было, аликанте или херес?
— Херес.
— Неужели баски менее благородны, чем гасконцы? Черт возьми! Это было аликанте!.. Уж в испанских-то винах я разбираюсь.
— Баски верны слову, — ответил, улыбнувшись, Мендоса. — Признаю свою ошибку, но пока что, дон Баррехо, вы не получите того дублона. Почему? А потому что мы спорили в одном погребке, значит, должны его пропить в другом. Дождетесь? Клянусь Бискайским заливом!
— Никогда не знавал более хитрого приятеля! — вскрикнул дон Баррехо. — Я думал, что гасконцы хитрее всех на земном шаре, а теперь вижу, что баски…
— Что такое? — рассмеялся Мендоса.
— Отъявленные канальи!
— Вы напрашиваетесь, дон Баррехо? Всем известно, что гасконцы — отчаянные дуэлянты и задиры.
— А баски?
— Упрямцы.
— Слово-то громкое, да оно ничего не значит, — сказал гасконец.
— Черт побери!.. Поясню: когда баск что-нибудь сказал, жив он или мертв, но так и будет.
— А-а… Понял!.. Значит, дублон мы пропьем.
— Вот и гасконцы снова становятся хитрыми.
— Пусть дьявол вас заберет в ад, — рассмеялся авантюрист. — Вы же проиграли мне этот дублон.
— Успокойтесь, мы пропьем его в каком-нибудь кабачке Центральной Америки.
Пока приятели спорили о дублоне, а фрегат продолжал свой бег на запад, ликвидируя по мере возможностей повреждения, полученные в ходе ожесточенной схватки, сеньор ди Вентимилья вежливо пригласил секретаря маркиза де Монтелимара проследовать за ним в кают-компанию.
— Садитесь, кабальеро, — указал граф на кресло, после того как дверь закрылась. — Нам надо о многом поговорить.
— Что меня очень удивляет, — ответил секретарь маркиза, который выглядел довольно бледным и очень обеспокоенным. — Ведь я вижу вас впервые, сеньор.
— Уверен в этом, потому что я всего несколько месяцев назад вынырнул в водах Мексиканского залива.
— По какой причине?
— Прежде всего для того, чтобы найти вас, — ответил граф, садясь напротив секретаря.
— Неужели я такой ценный человек?
— Сейчас узнаете. Ради того, чтобы заполучить вас, я подверг опасности свой фрегат, а также собственную жизнь, как и жизни моего доблестного экипажа. Вам уже известно, кто я?
— Сын Красного корсара.
— Вы знавали моего отца?
Секретарь маркиза де Монтелимара мертвенно побледнел и ничего не ответил.
— Кабальеро, — сказал граф более резко, — не забывайте, что вы находитесь полностью в моей власти, и, хотя я тоже дворянин, но в моих жилах течет кровь знаменитых корсаров, которые опустошали испанские колонии по берегам Большого Залива. Отвечайте на мои вопросы.
— Ну, хорошо. Да, я его знал, — ответил секретарь маркиза.
— Где?
— В Маракайбо.
— Когда?
— За день до его казни.
На этот раз смертельно побледнел граф, но в глазах его зажглись огоньки гнева.
— Они знали, что приговорили к повешению дворянина? — глухо спросил граф, сжав зубы.
