— А, это вы, знаменитый гасконец!.. Я-то думал, что вот-вот увижу вас на бастионах крепости.
— Не так скоро, сеньор мой, — ответил немного задетый дон Баррехо. — Я же не говорил вам, что крепость капитулирует через десять минут. Откуда вы?
— Из Турени.
— А я из Гаскони. Это как раз те две провинции, что рождают самых храбрых солдат.
— Не возражаю, сеньор…
— Для вас — Гастон де Люсак, для прочих — дон Баррехо.
— Гасконский дворянин! — воскликнул немного удивленный Равено и протянул руку.
— Вы же знаете, что на берегах Бискайского залива — изобилие голубой крови, — ответил авантюрист. — Можем мы предложить вам глоток вина?
— Хорошее вино никогда не повредит, а всем известно, что гасконцы всегда пьют превосходное.
Он взял бутыль, поданную доном Баррехо, и сделал несколько глотков.
— А теперь, сеньор де Равено, вы должны передать в наше распоряжение две бочки пороха, — сказал гасконец.
— Для какой цели?
— А разве я вам не сказал? Сегодня вечером мы хотим взорвать по крайней мере часть этой крепости.
— Вы сошли с ума!..
— Ни в коей мере, сеньор Равено, — сказал Мендоса. — Мы уже провернули три хорошеньких дельца.
— И уверяю вас, что завтра маркиз будет в руках графа ди Вентимилья. — Вы же знаете, как он нужен графу.
— Вы храбрые люди, — сказал тюреньский дворянин. — На закате, если крепость к тому времени не падет, вы получите две бочки пороха. До скорой встречи, господин де Люсак, и помните, что ядра не щадят даже гасконцев, уверяю вас.
Сказав это, француз удалился, а трое приятелей продолжали пьянку, совершенно не интересуясь сражением, кипевшим в центре города.
В то время как большая часть корсаров, набранных в основном среди бывших буканьеров, управлялась с гарнизоном форта, прочие занялись грабежом, прогнав из города жителей и не желая брать пленников, которые могли причинить серьезные неудобства.
Однако они были сильно разочарованы, потому что горожане, узнав о приближении такой оравы разбойников, имели время закопать большую часть своих ценностей.
Целый день не переставали грохотать пушки, рушились дома, подвергались серьезному испытанию упорство и мастерство буканьеров.
Маркиз де Монтелимар, возможно, знавший о присутствии среди флибустьеров сына Красного корсара, стойко защищался; его не заботили ответы на постоянные предложения сложить оружие.
Тем не менее угроза Гронье перерезать весь гарнизон, если флибустьерам удастся завладеть крепостью, потрясла его.
Когда солнце зашло, испанская артиллерия повела еще более жестокий огонь, чем днем, чередуя заряды ядер и картечи.
Небо потемнело, мощные облака погнал над головой сильный западный ветер.
В отдалении сверкали молнии, слышались удары грома.
Трое авантюристов, так и не покинувших за долгие часы рва перед бастионом, поднялись.
Равено де Люсан сдержал слово, приказав принести им три бочонка с порохом, по тридцать фунтов в каждом.
— Друзья, — сказал гасконец. — Пришло время действовать. У вас есть фитиль, сеньор Мендоса?
— Мне их надавали с полдюжины, — ответил баск.
— Дон Эрколе, вы не боитесь?
— Чтобы фламандец боялся!.. Да что вы такое говорите, сеньор?
— Прекрасно! Теперь посмотрим, сможем ли мы отвалить кусок от этой проклятой скалы.
— И сможем ли мы захватить маркиза.
— О!.. О!.. Дон Эрколе!.. Вы забегаете далеко вперед. В крепости находится две сотни человек, и не так легко справиться с ними, будь ты хоть гасконцем, баском или фламандцем. Пусть испанцы и не стреляют так метко, как флибустьеры, но они отлично умеют работать шпагой и алебардой, сеньор. Кто займется бочонками?
— Я, — решительно ответил фламандец.
— Дон Эрколе всегда должен быть Геркулесом, — серьезно сказал Мендоса.
Когда они оставили ров, с неба падали первые капли дождя.
Только это был не дождь: с неба сыпались градины величиной с орех; стукаясь о землю, они подскакивали с каким-то странным шумом.
Флибустьеры поспешили укрыться в домах, а двадцать крепостных пушек не прекращали греметь, словно желая состязаться с молниями, время от времени перерезавшими набрякшие дождем тучи.
Трое авантюристов преодолели бастион и приблизились к крепости, пользуясь узкими тропинками, чтобы не получить заряд картечи.
Через четверть часа они достигли ровной площадки.
Лило как из ведра, и флибустьеры прекратили обстрел. Испанцы тоже стали стрелять гораздо реже, полагая, что неприятель не решится на штурм в такую скверную погоду.
Стреляли они только для того, чтобы показать: мол, мы на страже, застать врасплох нас не удастся.
— Будьте предельно осторожными, — предупредил гасконец своих товарищей. — Мы подложим порох под западный угол крепости. Он мне показался менее прочным. Все, что я вам советую, так это не шуметь.
— Испанцы пошли курить, укрывшись за зубцами или в казематах, — сказал фламандец. — Только такие дураки, как мы, могут прогуливаться под таким дьявольским потопом.
— Вы жалуетесь?
— Нисколько: это же нежное купание. День был слишком жарким.
— При той капельке вина, что мы выпили! — буркнул Мендоса.
Темнота им покровительствовала, они удачно преодолели горизонтальную площадку и начали карабкаться на откос, особенно крутой в основании.
Каждые четыре-пять минут над их головами звучал пушечный выстрел, вслед за которым слышался шум рушащегося дома.
Но трое авантюристов были уже в безопасности. Только ружья могли бы достать их, однако испанцы, укрывшиеся за крупными зубцами стены, пока еще ничего не замечали.
После того как погасили фонари, темнота стала кромешной.
Карабкаясь, словно козы, гасконец и его товарищи наконец-то достигли угла форта и пробрались в некое подобие свода, на котором был устроен люнет
[61]
с двумя пушками.
— Вот и готовая шахта, — сказал вполголоса гасконец.
Этот свод не смог бы сопротивляться взрыву шестидесяти фунтов пороха.
— Люнет упадет вместе с пушками.
— А потом можно идти на штурм, по крайней мере с этой стороны. Сеньор Мендоса, готовьте фитили.
— А испанцы не увидят огонь? — спросил корсар.
