— Хочу вам заметить, что океан в последние дни был спокойным.
— Скажете своим начальникам, что в лодке открылась течь и она затонула, — нашелся гасконец. — Вы же знаете, что я привык предлагать либо свинец, либо серебро.
— Даже очень хорошо знаю.
— Вы недовольны?
— У меня будут неприятности.
— Предлагаю вам двадцать пиастров за обычную лодку. Ну?.. Мы ведь так щедры. И потом: так мы быстрее исчезнем с ваших глаз.
А потом, пересчитывая пиастры, гасконец бормотал себе под нос:
— Кончились деньги многоуважаемого дона Хуана де Сасебо, советника Королевского суда Панамы.
Считал он деньги очень тщательно, потому что в глубине души гасконец был скуп, как и все его соотечественники; покончив с подсчетом, он сказал:
— А теперь, сеньор фонарщик, ведите нас.
Все впятером они оставили маяк и направились к высокому рифу, защищавшему маячную башню от ярости волн.
Шлюпка, которая могла вместить шесть-семь человек, была подвешена на два блока, закрепленные на двух вбитых в скалу железных балках; в шлюпке уже лежали весла и маленькая мачта с треугольным парусом.
Смотритель, казавшийся очень довольным щедростью этих таинственных личностей, помог дону Эрколе столкнуть лодку в море.
Вода за рифом была очень спокойной, так что посадка прошла довольно легко.
Ветер был попутным, поэтому Мендоса поставил мачту и развернул парус; граф тем временем уселся на корме и взялся за румпель.
— Прощай, фонарщик! — крикнул гасконец, берясь за весло. — За наши деньги ты сможешь купить бочонок агуардьенте. Она очень полезна старикам, уверяю тебя.
Шлюпка сразу же разогналась, а смотритель маяка помахал своим клеенчатым беретом и крикнул вслед:
— Счастливого пути, сеньоры!
Тихий океан, по крайней мере в эту ночь, был спокойным.
Только с глухим шумом возле рифа и у песчаных дюн то наступали, то отступали, прихотливо пересекаясь, прибойные волны.
Мендоса следил за парусом, дон Эрколе и гасконец уселись на носу.
Бриз набирал крепость и бойко гнал лодку; она шла вдоль берега, метрах в ста от него, направляясь ко входу в порт.
Уже показывалось солнце, когда четверо корсаров обогнули бакен у входа в порт.
Панама, богатейший город тихоокеанского побережья, кладовая богатств, созданных в Мексике, Перу и Чили, предстала перед ними.
Они могли спокойно войти в бухту, не подвергаясь какой-либо опасности, потому что испанские каравеллы наблюдали за входом только после захода дневного светила и до рассвета, чтобы предотвратить неожиданное ночное нападение флибустьеров с Тароги.
И вот они вывели лодку на спокойные воды бухты, лавируя среди множества стоящих в ней судов, и пристали к берегу у южного оконечности торговой пристани.
— Ну, и что мы теперь будем делать с этой малышкой? — спросил гасконец, спрыгнув на землю.
— Хотите донести ее до фонды прекрасной кастильянки? — спросил Мендоса. — Если это доставит вам удовольствие, тащите ее на своем горбу.
— Даю двадцать пиастров.
— Скряга!
— Не будь я гасконец…
— Ну, так берите же ее.
— Если операцию возглавит дон Эрколе.
— Слишком грязная шляпа, — ответил фламандец. — Оставляю ее вам.
— Ну, поскольку мы не можем забрать ее с собой, не привлекая внимания многочисленных торговцев и носильщиков, снующих по причалу, оставим шлюпку здесь.
Мендоса предложил графу руку, и четыре корсара медленно направились к фонде прекрасной кастильянки, переговариваясь между собой, словно богатые бездельники.
Полчаса спустя они добрались до постоялого двора, который в этот момент был совершенно пустым.
Прелестная вдова мыла в этот час посуду. Завидев входящих графа и его друзей, она чуть было не выронила на землю поднос с чашками, едва успев поставить его на стол.
— Вы, сеньор граф! — вскрикнула она.
— Не кричите так, Панчита, — сказал Мендоса. — Хотите погубить нас?
— Мы одни.
— Разве портовая стража больше не появлялась? — спросил корсар.
— После того вечера я их больше не видела, сеньор.
— И никаких подозрительных личностей не крутилось в окрестностях?
— Сюда заходили лишь обычные пьяницы, — ответила прекрасная севильянка.
— Сеньора, — сказал гасконец, — не изволите ли предложить нам хороший завтрак в верхней комнате? Прежде всего позаботьтесь о том, чтобы были бутылки хорошего вина.
— Я принесу вам лучшее, что у меня есть. Вы добрые и щедрые господа.
— Если кто-нибудь придет шпионить, предупредите нас.
— Не сомневайтесь.
Они поднялись в комнату, послужившую им спальней; пока Мендоса менял графу повязку, гасконец и дон Эрколе готовили стол, прежде всего расставив на нем тарелки и разложив салфетки, стараясь снять часть трудов с плеч прекрасной вдовы. Черт возьми!.. Он всегда был галантен этот дон Баррехо, или сеньор де Люсак!
Хозяйка не задержалась, неся в своих сильных руках корзины, заполненные съестным, а прежде всего — бутылками, выбранными из самых лучших, какие только оказались в погребе; от нее не ускользнуло, что Мендоса и гасконец выказывают ей предпочтение.
— Эту севильянку можно считать образцом трактирщицы! — восхитился дон Баррехо. — За пару часов, что мы здесь пробыли, она прознала все наши вкусы. Не так ли, баск? Эта фонда через несколько лет принесет милой сеньоре состояние.
— О!.. Зовите меня просто Панчитой, сеньор, — засмущалась вдова.
— Никогда, сеньора; я ведь дворянин, и для меня женщина, кем бы она ни была, всегда воспринимается дамой.
— Дон Баррехо, уж не влюбились ли вы в прекрасную кастильянку? — пошутил Мендоса.
— Да, в ее бутылки, — серьезно ответил гасконец.
Граф, имея крайнюю нужду подкрепиться после столь серьезных происшествий, дал сигнал к атаке на завтрак.
— А теперь, сеньор ди Вентимилья, — сказал гасконец, когда был уже достаточно сыт и осушил бутылку бордосского, кто знает как оказавшегося в подвалах покойного трактирщика, — поговорим серьезно о наших делах. У меня, когда я пью и ем, чрезвычайно разыгрывается фантазия, и самые необычайные идеи растут как грибы.
— Надеюсь, что сейчас вырос очень большой гриб, — ответил граф, который весьма почтил еду, хотя ему порой докучала рана.
— Это зависит от вас, сеньор граф, — ничуть не смутился гасконец, выпив залпом бокал отличного французского вина. — Прежде всего я хотел бы попросить вас, если это возможно, пленить маркиза де Монтелимар или дона Хуана де Сасебо, или кого-то из их слуг. Застать врасплох двух жирных акул будет, мне кажется, тяжеловато, поскольку живут они в центре города.
