Но я немного позавидовала Дедалу. Мне давно не приходилось чувствовать, как разум и душу захлестывает идея, лихорадочно требующая воплощения. Как голову разрывает множество голосов, кричащих на разный лад – «обдумай!», «сделай!», «скорее!»… Потрясающие, ни с чем не сравнимые, в моем случае давно забытые и похороненные ощущения.
– Он сделал крылья! – произнес Мефистофель с одной ему понятной гордостью – ей-богу, будто бы не Дедал сделал крылья, а он. – Научился летать и научил своего сына. Ну как научил? Показал, что к чему, и сказал…
– Не отставай от меня, – велел Дедал Икару. Они стояли на краю все того же обрыва. За их спинами распростерлись огромные крылья.
Икар неуверенно кивнул. Изображение на живом полотне замерло.
– Как думаешь, что было дальше? – спросил Мефистофель.
– Они полетели, Икару понравилось, и он малость увлекся, – не было у меня ни малейших сомнений на этот счет. Пока история Мефистофеля никак не расходилась с тем, о чем читала я. Ну, не считая, конечно, необычной внешности Дедала, но кто знает, как он выглядел на самом деле?
– А вот и нет!
Довольство Мефистофеля в этот момент было просто не описать словами. Полотно вновь ожило. Он плавно отодвинулся в сторону, предоставив мне самой смотреть на то, что случилось.
Дедал и Икар, как им и было положено на данный момент истории, неслись по небу, окрашенному красками заката. Картина была изумительной, но, увы, воображение не поражала. К великому сожалению, волей-неволей всякие штуки вроде кино отучают как следует реагировать на подобное.
Думая об этом, я немного отвлеклась и не сразу заметила, как история начинает отклоняться от знакомой прямой. Казалось, все идет своим чередом, и вот-вот Икар начнет выделываться и подниматься все выше. Действительно, он вроде бы устремился к солнцу, но затем снова упал к воде. К солнцу – к воде.
Мефистофель ухмыльнулся, указывая на него, и Икара стало можно рассматривать, что называется, крупным планом. Его крылья двигались далеко не так плавно, как у Дедала, но судя по перепуганному лицу подростка, дурачества в этом не было никакого. Им двигала неуверенность, или ему просто не хватало сил. Через минуту он кое-как справился с этим и, немного успокоившись, устремился за отцом.
Вот уж кто вел себя странно. Я растерялась. Наблюдая за Икаром, я как-то не обращала на Дедала особого внимания, а стоило. Вопреки известной легенде, где говорилось, что он непрестанно оборачивался, следя за сыном, он вообще ни разу не оглянулся. Его лицо светилось каким-то садистским упоением, на губах застыла безумная улыбка. Он поднимался все выше, и выше, и выше… Икар, как послушный сын, изо всех сил старался не отставать от него, но ему приходилось туго. У него в руках, к которым прикреплялись злосчастные крылья, было далеко не так много сил, как у отца.
Дедал тем временем все поднимался. Казалось, он вот-вот повторит судьбу Икара из мифа, но легендарный мастер вдруг замер на одном месте – на недосягаемой вышине – и расхохотался. Он хохотал долго, с таким же тщеславным упоением, какое я недавно видела в его глазах. А потом так же неожиданно оборвал смех и выкрикнул:
– Чем я не Бог?! – и снова стал смеяться.
У меня в душе все замерло. Дедал не обезумел. Он увлекся, придал слишком большое значение полету. Слишком высоко оценил себя. И не слышал за своим ликующим смехом, как Икар отчаянно кричал, призывая его на помощь: он пытался приблизиться к отцу, но, теряя силы, не заметил, что хотя из-за плотных облаков на Дедала не падали солнечные лучи, он-то как раз буквально купался в их свете. Неизбежное произошло; воск растаял, и Икар в вихре птичьих перьев рухнул вниз. Дедал не услышал его крика, молящего о спасении. Он продолжал смеяться и выкрикивать что-то непокорным прежде небесам.
Лишь через несколько минут Дедал полетел дальше и, вспомнив об Икаре, завертел головой, разыскивая своего сына. На его лице не отразилось ничего, кроме напряжения – спустившись ближе к воде, он парил над волнами, вглядываясь в водную гладь, потом взмывал вверх, зовя его по имени, но, конечно, все было тщетно. Дедал вернулся назад и снова спустился поближе к морю. На этот раз он увидел сотни перьев, покачивающихся на волнах.
Описать лицо Дедала в этот момент сложно. Он закрыл глаза, сжал кулаки и что-то пробормотал. Если бы я не знала его истории, подумала бы, что выругался в сердцах. А, может, так оно и было. И все-таки, когда он тряхнул головой и продолжил прерванный путь, весь его силуэт сквозил болью.
Но это продолжалось недолго. Очень скоро он полностью овладел собой – разве что лицо стало еще ожесточеннее, чем прежде.
– Бедный Дедал, – ухмыльнулся Мефистофель.
Глава X: Планы Муфлона, история Авторитета и сила Оратора
Взгляд на историю Дедала и Икара под таким углом здорово выбил меня из колеи. Можно было сколько угодно говорить, что все это проделки Мефистофеля и его нездоровой фантазии (или откуда он там берет свои истории), но приходилось считаться с тем, что история, откуда бы она ни взялась, имела место быть, и подобный взгляд, неважно, обоснованный или нет, все-таки существует.
Мысли об этом занимали меня не один день. Бывает, что, к примеру, раз за разом на протяжении многих лет пересматриваешь любимый фильм, а потом в один прекрасный момент случается то, что в шутку называют «познать истину» – ты замечаешь некую деталь, о которой знали все и каждый, и на которой, собственно, держится чуть ли не весь сюжет. И вот так вот – раз! – ты волей-неволей меняешь все свои мысли и взгляды касательно просмотренного, потому что, хочешь ты или нет, из-за увиденной детали или осознания какого-нибудь момента история предстает в совсем ином свете. После рассказа Мефистофеля я чувствовала ровным счетом то же самое. Очень хотелось отвлечься, но Дедал нет-нет да и появлялся перед моим взором, а в ушах слышался умоляющий крик Икара. За ним следовал скорбно-насмешливый голос Мефистофеля. «Бедный Дедал»… Несложно было догадаться, что, вопреки логике любого нормального человека, этот мерзавец на стороне Дедала, и смеется он надо мной и моим шоком от рассказанной истории.
Каждый раз красочные повествования Мефистофеля обескураживали. Они словно лишали выбора, и хотя теперь я категорически отказывалась благоволить Дедалу, у меня остался неприятный осадок.
Я хорошо поняла, что хотел сказать мне Мефистофель этой историей. Смерть Икара и ее причина были здесь линией скорее побочной, показанной с искренним удовольствием лишь для того, чтобы подразнить меня. То, что Мефистофель действительно хотел до меня донести – величие Дедала, ослепленного собственной идеей.
Негодяй и Эгоист… Аж дрожь пробирает, как подумаешь, сколько, должно быть, людей берет за основу те же принципы, что и Мефистофель. Как бы и мне такой не стать. Разумеется, Дедалу нет прощения. Но с другой стороны – я могу его понять… И даже позавидовать ему.
Подобные нездоровые размышления не оставляли меня и во сне. Так что однажды я открыла глаза в Пустоши со стойким ощущением, что меня кто-то прервал. Сидел человек, думал, думал, может, даже задремал, но вдруг на плечо легла чья-то рука, и волей-неволей пришлось вырваться из плена мыслей.
