Она замолчала.
– Ники, да прекрати же! – одернула она мальчика, увлеченно колотившего ее по рукам. И смущенно опять обернулась к Рут, глаза ее были влажными: – Вы уж простите меня…
Рут удивилась. Питера часто благодарили за все, что он сделал для школы, а вот ее вклад отмечали вовсе не часто. Но в эту минуту гораздо больше ее заботила другая мысль: ей ужасно хотелось протянуть руку и коснуться головенки малыша. Ну и копна кудрей у него, сущий ангелочек.
– А вы приходите к нам! – откликнулась Рут. – В любое время. С ребятишками.
– О, я бы с удовольствием, но они же все разнесут!..
Мамочки…
– Да нечего у нас разносить, – начала было Рут, но ее оборвал вой одного из мальчишек.
– О боже! – выдохнула Китти и бросилась на парковку.
– В любое время! Просто позвоните! – крикнула ей вслед Рут.
Но Китти так и не позвонила. Ну да, конечно, разве у молодой матери есть время распивать чаи со старухой.
Питер говорит, Чарли прекрасно разобрался со школьными инвестициями. И назубок знает все нюансы, которые необходимо внести в учебные планы в связи с образовательной реформой средней школы, или подводные камни аккредитации. Но Рут он почему-то не нравился. Не доверяет она людям, которые столько времени занимаются своим телом, – так она объяснила Питеру свою антипатию. Правда, не без угрызений совести по поводу собственных лишних килограммов. И все равно – как ни встретишь Чарли, он то из спортивного зала с полотенцем вокруг шеи, то катится куда-то на велосипеде в этих дурацких штанишках, будто человек-паук.
– Очень уж амбициозен твой Чарли Финней, – сказала Рут Питеру.
– Ну и что же. Я тоже был амбициозным.
Но Рут казалось, что Чарли при этом манипулирует людьми и ведет не слишком честную игру. Ей казалось, он хочет занять место Питера, и она не сомневалась, что он считает, будто ему это удастся куда лучше. Хотя, конечно, он никогда бы не сказал это впрямую – для этого он слишком хорошо воспитан, слишком дипломатичен и слишком расчетлив.
Иногда он называл Питера – Патером. Рут терпеть не могла это прозвище.
– Так покровительственно… Что звучит издевательски! Очень глупо это… – возмущалась она. – Ты не находишь?
– Да нет, думаю, ему кажется, это очень удачная игра слов, – пожал плечами Питер.
– Ох, Питер… Ну не можешь же ты в самом деле быть таким наивным!.. Неужели ты не видишь, он же хочет занять твое место! Хочет сам усесться на трон! И ножки свесить свои. Атлетические.
– Ну, троном мое место не назовешь. Скорее уж облезлый складной стульчик, да пара ящиков с канцелярскими скрепками в придачу.
– Ты ломаешь комедию. Уж не знаю зачем, – сухо отвечала она.
Все эти годы Питер блестяще управлял школой. Был окружен уважительным отношением коллег из других школ, руководил всевозможными национальными комитетами, затеял и воплотил множество нововведений в Дерри. И при этом никогда не прекращал поиски мальчишек, для которых образование – свет в окошке. Люди обожали его.
А вот Чарли Финней рвется превратить Дерри в модную частную школу. Хочет поселиться в директорском особняке, хочет избавиться от всех «подпорок для бедных» – Рут слышала, Чарли называл их так, – которые учредил Питер. Нечего и сомневаться, Чарли Финней мечтает стать царем горы. И нет ему дела до стипендий и тех мальчишек, для которых школа и создавалась. Он часто и с большим пафосом рассуждал об устойчивом развитии – а это, как шепнула она Питеру, простейший способ обойти неудобные принципы. И еще он вечно щелкает костяшками пальцев, мерзкая привычка.
Он наклонился, мимолетно скользнул по щеке, не коснувшись губами. Хотя со стороны, наверно, было похоже на дружеский чмок.
– Выглядишь потрясающе, Рут! Какая дивная брошь!
– О, будет тебе, – остановила она его. Несмотря на всю его хитроумную пронырливость и кажущуюся угодливость, порой ей было приятно перекинуться с ним словом. Питер шутил, он пробуждает в ней негодование.
Но иногда ей становилось как будто жаль его. Никто никогда не будет любить Чарли Финнея так, как любят Питера. Чарли Финней ни разу не пожертвовал чем-то для кого-то. Люди любят Питера, потому что он искренне не считает себя чем-то лучше других. Он искренне верит в то, что благополучие в коллективе возможно только тогда, когда каждый человек в нем уважаем и окружен добротой.
Да, и несмотря на свои подозрения о коварных замыслах Чарли, сейчас ей хотелось, чтобы он как-то подбодрил ее. Пожалуй, он больше других провел сегодня времени с Питером. Что имел в виду Джимми, когда спросил, все ли с ней в порядке и все ли в порядке с Питером?
– Чарли, как у вас сегодня? Все хорошо? Где Питер? – спросила она.
Но Чарли уже отвернулся к кому-то другому и не ответил ей. Она смутилась.
Да как он смеет так заноситься!
Люди обходили ее, торопясь в часовню.
– Да, да! – машинально отвечала она. – Как обычно, выпьем у нас. Вы знаете, как к нам пройти. Рада вас видеть. Удались каникулы? Добро пожаловать в школу, очень рада.
Поток понемногу редел, спины мальчиков таяли в тусклом вечернем свете. А она продолжала стоять в нерешительности. В часовне горели свечи. Она заглянула туда. Яркие отблески огоньков вспыхивали на прохладных белых стенах. Постояла с минуту, давая глазам привыкнуть, и наконец шагнула в зыбкий полумрак, пробралась к сиденью в последнем ряду с краю. Рядом с ней оказался юноша с совершенно пунцовыми щеками, копной каштановых кудрей, колени его беспрерывно двигались, словно он сидя отбивал какую-то несусветную чечетку. По его щекам, будто мохнатые рыжие гусеницы, сползали бакенбарды. Да, это новая мода, она заметила за ужином.
Рут откинулась назад и затылком прислонилась к спинке скамьи. Летом она остригла длинные волосы. И еще не привыкла к своей новой голове, всякий раз радостно ловя это новое ощущение, легкость новой серебристой шапочки. Ветерок нежно щекотал шею.
– И почему я раньше до этого не додумалась? – спросила она тем вечером Питера, сидя за туалетным столиком и разглядывая новую прическу.
Она поворачивала подбородок и так и этак, изучая отражение в зеркале.
– Вечно я чего-то жду, слишком долго жду. Не мое это – гнаться за модой…
Она бросила взгляд на Питера. Тот сидел в кровати, на носу очки, уткнулся в «Таймс».
– Не слишком похоже на корону? Или весталку?
Питер откинулся на подушки, отложил газету.
– Ты выглядишь прекрасно, – отозвался он. Всегда, всегда именно эти слова. Бледная, в веснушках, губы обветрены – Рут напоминала себе портреты королевы Елизаветы I, такой же испуганный и в то же время надменный взгляд. Всю жизнь люди принимали ее неуверенность за высокомерие. Чрезмерно высокая, с чрезмерно большими ступнями, в клоунски длинных башмаках – пон-то-он-ные лодочки, называл их Питер – как тут не стать застенчивой. К тому же, в этом она отдавала себе отчет, ее вкус далек от безупречного, и в одежде у нее сколько угодно случается непопаданий. Например, ей никак не удавалось удачно подобрать длину. Семидесятые, когда пошла мода на длинные юбки, стали для нее персональным кошмаром. Ее фотографии того времени запечатлели жертвенную страдалицу, которую похитили и заставили поклоняться неизвестному божеству.
