Все это в сочетании с рассказами Питера о бесконечном терпении доктора Ван Дузена глушило накопившееся раздражение Рут против миссис Ван Дузен. Но однажды утром она все-таки не выдержала: когда миссис Ван Дузен принесла ей на подносике чай с тостом, Рут решительно села в кровати.
– Где Питер? – спросила она.
Лицо миссис Ван Дузен окаменело.
– Я не знала, что мне делать. Не знала, как еще поступить, – продолжала Рут. – Я хочу знать, где Питер.
Миссис Ван Дузен не смотрела на нее.
– Я не могу разговаривать с тобой, Рут, – ответила она, помолчав, и голос ее дрожал. – И никто не станет с тобой разговаривать в этом доме, – добавила она и вышла из комнаты.
Рут поняла, что их с Питером разлучили намеренно. Что ее не подпустят к нему. Что Ван Дузены не могли и никогда не согласятся видеть ее в качестве своей приемной дочери.
Она, Рут, не может быть женой сыну Ван Дузенов. Теперь ей стало это ясно.
Она никто, она всем чужая – ничто не изменилось.
Той ночью, в ночной рубашке добравшись до ванной и уцепившись за край раковины – в доме стояла мертвая тишина, Питера явно куда-то услали – она затолкала в рот две пригоршни детского аспирина со вкусом апельсина – все, что смогла отыскать в домашней аптечке. Рут методично разжевала их – казалось, будто она жует землю – и проглотила. И ее тут же вырвало.
Сквозь звуки рвотных спазмов она услышала торопливые шаги на лестнице.
Подняв голову – на лбу испарина, взгляд блуждает, желудок вздымается, край раковины, пол и передний край рубашки – все в оранжевых рвотных потеках, – она увидела в дверном проеме мистера и миссис Ван Дузен.
Зачем они пришли? Чего они хотят от нее?
– Боже милостивый, – выдохнула миссис Ван Дузен.
Доктор шагнул в ванную. Лицо его было мрачным, но он намочил тряпочку, протер Рут лицо и помог ей сесть на крышку унитаза.
– Зажми голову между коленями, – сказал он и, положив руку ей на затылок, слегка подтолкнул. – Давай же, Рут. Боже, ну давай.
Годы спустя, рассказывая доктору Веннинг о том кошмарном лете, Рут все еще явственно помнила то ощущение в животе – будто ребра ее сжало что-то большое, слишком большое, что не умещалось в тесном пространстве ее тела и выскочило наружу, оставив после себя зияющую дыру. Боль разлуки с Питером казалась невыносимой. Для нее уже не имело никакого значения, что он струсил, сбежал от ее новостей. Она так отчаянно по нему скучала, что думала, больше не выдержит. Слишком ей было больно.
Лежа в ту ночь в темноте, закрывая лицо руками, – уже после того, как она наглоталась аспирина, ополоснулась в душе и выпила таблетку, которую протянул ей доктор Ван Дузен («Держи, Рут, – хмуро сказал он, – тебе надо поспать»), – она все еще чувствовала в своем дыхании апельсиновый запах. За окном монотонно скрипели древесные лягушки, совсем рядом – их разделяла пара дюжин домов, не больше – волны бились о берег. Снизу доносились голоса – разговор шел на повышенных тонах, потом рыдания навзрыд – миссис Ван Дузен, догадалась Рут.
Через мгновение все потонуло в звуках музыки – симфонический оркестр волной накрыл хор древесных лягушек, рокот океана и то горе, которое Рут принесла в этот дом.
Рут лежала в кровати, вокруг плыла темнота.
Она старалась думать о том, что она любит, старалась проговорить про себя названия этих вещей.
Она любит читать, любит книги.
Она любит вкусную еду, любит макать поджаристых омаров в соус и поедать их на пару с Элли.
Любит плавать в океане.
Любит свою комнату в домике Мэри Хили, шум волн и полоску океана, чуть виднеющуюся над крышами.
Любит Мэри Хили, та была очень добра к ней и даже вскарабкалась наверх на одной ноге, чтобы спасти ее.
Наверное, она любила своего отца, хотя он этого и не заслужил, а может, даже вовсе и не был ее настоящим отцом.
Рут резко повернулась и уткнулась лицом в подушку.
Она любит Питера Ван Дузена.
Рут поняла, что как только Ван Дузены узнали о том, что с ней случилось, они набросились на Питера. И тот во всем признался – да, они с Рут тайком встречаются вот уже два года. И его без промедления отослали к родственникам в Нью-Йорк. Договорились, что он будет помогать по работе своему дяде-юристу.
Когда Рут немного окрепла, доктор Ван Дузен пристроил ее до конца лета к своему другу в Вермонт, где тот организовал летний лагерь для слепых детей. Шесть недель Рут просидела в крохотной раскаленной комнатушке, отведенной в лагере под служебное помещение для нянечек, – стены здесь были все в горошинах янтарной смолы. Она целыми днями читала дешевые романы, смазывала раствором каламина и заклеивала пластырем локти и коленки – вечные ссадины и царапины – бедных слепых ребятишек, то и дело на что-то натыкавшихся. Ее отослали сюда не просто так, размышляла она, – таково чье-то понимание должной для нее кары.
Ночью, предоставленная сама себе, она выходила к озеру и заплывала далеко от берега – так далеко, что закричи она – никто не услышит.
Она ложилась на спину и долго качалась так, глядя на луну и облака, вслушиваясь, как вода мерно подталкивает ее.
В каком-нибудь романе, если бы главному герою захотелось умереть, он просто утопился бы, вот и все. Но действительность была гораздо тяжелее: ей совсем не хотелось умирать, но жить было так больно.
В конце лета за ней приехал доктор Ван Дузен. Он остановил машину на разогретой парковке, усыпанной сосновыми иголками. Забравшись в нее, Рут увидела, что здесь все ее вещи – все, что она накопила за те пять лет, что жила у Мэри Хили, – одежда, книги, зимнее пальто и ботинки – все аккуратно свернуто и упаковано. Значит, ее теперь отвезут куда-то в другое место – не к Мэри Хили и вообще не в Уэллс.
– Что с Мэри? – спросила Рут доктора Ван Дузена. – Кто теперь ухаживает за ней?
– Она переехала к одной из своих дочерей, – ответил доктор. – Ей пришлось ампутировать вторую ступню.
– Я буду писать ей, – сказала Рут.
Доктор кивнул.
– Хорошо, я дам тебе ее адрес.
Они тронулись, и за всю дорогу от Патни до Нортхэмптона едва обменялись десятком слов. Рут ничего не спрашивала о Питере, а доктор Ван Дузен ничего не рассказывал.
Большую часть пути Рут делала вид, что спит.
Приехали в Смит-колледж. Луиза – соседка по комнате, жизнерадостная блондинка – уже расположилась с комфортом, от души разбросав свои вещи, и когда Рут с доктором Ван Дузеном появились на пороге, затрещала с утроенной силой. Она возбужденно тарахтела, фальшиво восхищаясь скромными нарядами Рут, которые та начала доставать из чемодана.
Доктор Ван Дузен стоял молча.
Наконец, почувствовав застывшую в комнате неловкость, Луиза побежала навестить подружку, поселившуюся на другом этаже.
