10 часов 47 минут
На льду
— Мы должны вернуться! — кричал Мэтт, тщетно пытаясь вырваться из рук охранников на заднем сиденье снегохода.
Один из них ударил его с разворота локтем по переносице.
Голова резко откинулась назад, из глаз посыпались искры.
— Сиди спокойно, а не то мы наденем на тебя наручники! Лейтенант Митчелл Грир поморщился, потирая ушибленный локоть.
Другой охранник, рядовой матрос по имени Дуг Перлсон, молча пригрозил Мэтту направленным в потолок пистолетом.
— Мэтт, успокойся, — сказал Крейг с переднего сиденья. Минуту назад лейтенант-коммандер Сьюэлл связался с ними по радио и приказал без промедления двигаться к базе
«Грендель», чтобы предупредить о коварном нападении русских. Сам он переговорить с базой не смог.
Внезапно за кормой снегохода раздался взрыв, и связь с «Омегой» прервалась. Пассажиры внимательно вглядывались в пелену снежной пыли, поднятой злыми порывами ветра. Откуда-то издалека доносились звуки перестрелки.
Все попытки связаться со вторым снегоходом закончились безуспешно. Охваченный беспокойством за судьбу Дженни и ее отца, Мэтт попытался захватить машину и вернуться назад, но здоровенные моряки быстро его скрутили.
Второго снегохода по-прежнему не было видно.
— Мы не можем нарушить приказ и вернуться, — послышался голос водителя.
— Тогда попробуй снова связаться с вездеходом, — отрезал Мэтт.
В глазах у него стояли слезы от боли, а во рту чувствовался вкус крови.
Водитель с сомнением покачал головой и проговорил в микрофон передатчика:
— «Кэт-два», это «Кэт-один». Ответьте. Прием.
В динамиках по-прежнему стояла тишина.
— Может быть, мы попали в «мертвую зону», — предположил водитель. — Такое здесь часто случается. Иногда отсюда проще бывает связаться с кем-нибудь на другом конце земного шара.
Мэтт не верил ни одному его слову. Он чувствовал, что Дженни попала в беду, и готов был броситься ей на помощь. Но они оторвались от второго снегохода мили на две, и он боялся, что уже не успеет.
— Я уверен, что с ней все в порядке, — повернулся к нему
Крейг.
Мэтт хотел огрызнуться, но не стал.
Вездеход медленно прорывался сквозь снежную бурю, все дальше и дальше удаляясь от женщины, которую он когдато любил… И может быть, продолжал любить.
10 часов 48 минут
Дженни очнулась от леденящего холода в ногах, пытаясь сообразить, где она находится. Еще несколько секунд назад снегоход медленно скатывался в образованную взрывом полынью, а теперь она лежала в луже ледяной воды на дне машины. Она быстро вскочила с пола, осматривая внутренности кабины.
Перевернувшийся вверх гусеницами снегоход покачивался с работающим мотором на поверхности полыньи. Вода медленно просачивалась сквозь щели в кабину.
Ее отец поднялся на ноги в дальнем углу, прижимая руку к груди.
Дженни с трудом двинулась к нему.
— Папа!
— Все в порядке, — пробормотал он. — Просто ударился рукой при падении.
Его взгляд упал на водителя, лежащего лицом вниз в воде. Голова его была неестественно вывернута назад.
— Шея сломана, — уверенно заключил Джон.
Оба охранника тем временем безуспешно боролись с дверью кабины.
Фернандес ударил плечом по ручке, но она даже не шевельнулась. Под давлением воды кабина полузатопленного снегохода оказалась прочно закупоренной.
— Черт! — выругался моряк и отступил назад, оставляя в воде кровавый след. — Надо найти какой-нибудь предмет, чтобы разбить окно, — рявкнул он.
— А как насчет вот этого?
Дженни протянула руку к кобуре второго охранника, вытащила из нее пистолет, сняла с предохранителя и, развернувшись, выстрелила в лобовое стекло. От выстрела часть стекла обрушилась, а по оставшейся части пробежала паутина мелких трещин.
— Теперь другое дело, — одобрительно кивнул Фернандес.
Его партнер выхватил пистолет из рук Дженни и с недовольной гримасой засунул обратно в кобуру.
— Не обижайтесь на Ковальски, — сказал Фернандес. — Он просто не любит, когда его вещи трогают без разрешения.
Ковальски ударом ноги выбил остатки лобового стекла. На поверхности полыньи плавали куски льда и комья замерзшего снега.
— Из огня да в полымя, — пробурчал Фернандес.
— Постарайтесь добраться до этой трещины.
Дженни показала на часть обвалившейся стены, по которой, похоже, можно было выкарабкаться из полыньи.
— Сначала дамы, — с неуместной галантностью предложил Ковальски.
Дженни пролезла в разбитое окно и соскользнула в объятия ледяной воды. Мышцы тут же свело; тело отказывалось двигаться. Поборов желание свернуться в клубок, Дженни замолотила руками и ногами по усыпанной кусками льда поверхности. Она кое-как доплыла до стены и вскарабкалась в ледяную нишу, цепляясь за острые выступы.
Остальные последовали за ней. Ковальски попытался было помочь Фернандесу, но тот оттолкнул его, дав понять, что доберется сам.
Снегоход быстро набрал воду, нырнул носом вниз и стал медленно погружаться. Какое-то время в одном из окон было видно прижатое к стеклу лицо мертвого водителя, а потом машина исчезла в океанских глубинах, ненадолго озарив темные воды светом горящих фар.
Дженни помогла отцу забраться в ледяную нишу. Поверхность стены над головой была усеяна острыми выступами и разломами, что облегчало им подъем к кромке ледяного колодца.
Один за другим они с трудом карабкались по стене. Промокшая одежда заледенела, волосы примерзли к коже, руки и ноги отказывались подчиняться.
Выбравшись из полыньи, все четверо обессиленно распластались на льду. Холод сковал их тела мертвой хваткой, препятствуя малейшему движению, а усилившийся ветер поднимал вокруг вихри ледяной пыли.
В полубеспамятстве Дженни почувствовала, как отец подполз к ней и прикрыл от ветра своим телом. Она уже не помнила, когда в последний раз он держал ее в объятиях. Ее мать погибла в автокатастрофе, когда Дженни было шестнадцать, и следующие два года она провела с дядей и тетей, пока отец сидел в тюрьме и лечился от алкоголизма. После этого она долго отказывалась с ним разговаривать. Однако жизнь эскимосов вращается вокруг семейных событий: рождение детей, свадьбы, похороны, — и в конце концов ей пришлось снова сблизиться с отцом, хотя окончательного примирения так и не наступило.
А вот сейчас… Сейчас она по-настоящему почувствовала его близость, его отцовскую заботу и любовь.
Слезы потекли по щекам и тут же превратились в сосульки. В душе что-то перевернулось:
