Кэтти покраснела, губы ее задрожали:
– Не обращайте на меня внимания, веселитесь – выдавила она, окатив Ветти, обнимавшую Ксаверия за шею, убийственно холодным взглядом. И тут же отвернулась. Ксаверий недоуменно моргнул, потом понимающе округлил глаза:
– О, прекраснейшая Кэтти, звезда моя, – начал он патетическим тоном. – Кэтти встрепенулась и с надеждой взглянула на Ксаверия. – Неужели ты могла хоть на секунду вообразить, что старина Ксаверий о тебе не думает? Я вот как раз хотел предложить тебе более удобное местечко, чем этот жесткий стул, – он подмигнул и жестом указал на свои коленки. Ветти, не обладающая столь ревнивым характером, прыснула. Она явно не очень-то и возражала против идеи Монады. На лице Кэтти отразилось удовлетворение; она не заставила себя долго упрашивать.
– Ну ладно, Ксаверий, – хихикнула девушка. – На первый раз прощаю. – Она тоже вспорхнула на колени к Монаде. Тот даже не крякнул; прочем, Ветти и Кэтти телосложения были достаточно субтильного.
Глаза мага лукаво и довольно поблескивали. Он, явно наслаждаясь моментом, обнял обеих девиц и принялся опять что-то тихонько рассказывать с загадочным видом, а Ветти и Кэтти тут же покатились со смеху: судя по всему, Монада развлекал дам анекдотами – это он умел блестяще. Причем Ксаверий, будто бы невзначай, время от времени касался губами то одной нежной шейки, то другой, что приводило девушек в неприкрытый восторг. Шаловливые руки ласково поглаживали девичьи плечи, иногда слегка соскальзывая куда-то в декольте.
Арни почувствовал, что больше не в состоянии это наблюдать. Что хорошего Ксаверий находит в подобных развлечениях? Что женщины находят в Монаде? Они всегда и всюду слетаются на него, как пчелы на варенье.
Однако последней каплей стало появление некоей Арианны – певицы. Эта белокурая пышная мисс с томным взором и кошачьими манерами появилась словно из-под земли.
– О, Ксаверий! Ты снова привел своего друга, как замечательно, – с псевдофранцузским прононсом пропела она, поправляя цветы на крошечной модной шляпке. – Добрый вечер, сэр! Как ваша медицинская практика? – обратилась она к Арнольду, кокетливо хлопая длинными ресницами. Дело в том, что Монада в свое время представил их с Арни как врачей, специалистов по тропическим болезням – не говорить же, в самом деле, что они маги! Арианна сразу же проявила неподдельный интерес к молодому, ясноглазому, застенчивому юноше.
– Зд… здравствуйте, – заикаясь, пролепетал Арни. Он и так дико смущался при разговоре с дамами, а с такими, как Арианна, вдвойне. Тем более что в последнее время зеленые глаза, золотистые локоны и вообще различные части тела мисс Арианны – весьма привлекательные, что греха таить – стали ни с того ни с сего все чаще мелькать во снах молодого человека. Его это пугало и удручало. А уж созерцание всего этого во плоти требовало напряжения всех душевных сил Арнольда.
– Вы… извините, мне пора! Отдыхайте, желаю приятного вечера! – Арнольд, поняв, что не может оставаться здесь ни секунды более, схватил шляпу и пальто и ринулся к выходу. Очередной воспитательный сеанс Монады не удался.
Неожиданное предложение
– Но, Генри, неужели ты и впрямь готов поставить мою пьесу? – вопрошал Стокер в полной растерянности.
Как говорится, счастье приходит слишком поздно. Не успел ирландец выкарабкаться из сетей ужаса, в который его повергла кровожадно-оккультная неразбериха вокруг имени «Дракула», не успел толком оплакать гибель в огне своего любимого детища, как Генри Ирвинг с видом таинственного благодетеля, заговорщицки подмигивая, пригласил его к себе домой. И там – запросто, по-дружески – оглушил известием, что наконец-то прочёл его пьесу. Те самые двадцать листов, в которые Стокер где-то с полгода назад перелил свой сюжет, решив, что успешный спектакль проложит путь роману. И о которых успел забыть, приписав долгое молчание Ирвинга своему неуспеху на драматургическом поприще.
– Ты что, мне не веришь? – с укором воскликнул Генри. – Да, да, в сотый раз повторяю: пьеса расчудесная! Чистая юная дева и старый огненноглазый монстр в плаще! Зрители «Лицеума» кресла поломают от восторга. Классический сюжет. Дружище, я тебя недооценивал!
Тёмные глаза Генри Ирвинга выжидающе уставились на Стокера. Тот только пожал плечами.
– Та-ак. Отсутствие «да» означает «нет», я правильно тебя понял? Ты мне отказываешь? – прищурился Ирвинг. – Хорошо. Не буду тебя больше уговаривать.
Кресло скрипнуло, когда он поднялся, выражая всем видом намерение проводить гостя. Стокер почувствовал, что все у него внутри оборвалось. Он взметнулся на ноги.
– Генри, пожалуйста, подожди! Я не говорил «нет», просто…
– Что – «просто»? – грубовато переспросил Ирвинг.
– Я… не могу тебе рассказать всего… просто… из-за этой пьесы у меня могут быть большие неприятности.
– Что такое, дружище?
– Есть люди, которым… которым не очень нравится роман… и они высказали мне это в грубой форме. В весьма грубой.
– Α-a, особо злобные критики, что ли? – протянул Ирвинг, вновь устраиваясь в кресле.
– Ну… можно и так сказать, – вздохнул Стокер, всё ещё стоя навытяжку, как провинившийся школьник перед учителем. Он совершенно отчаялся объяснить причину, по которой никак нельзя ставить пьесу на основе романа о Дракуле. Ну, не рассказывать же, в самом деле, что его грозились убить вампир и бешеный усатый иностранец! Однако если отказать, то Генри – замечательный, неповторимый Генри – скорее всего, обидится навсегда. А ничего более ужасного, чем разрыв отношений с Генри Ирвингом, Брем и помыслить не мог.
Большие черные швейцарские часы тикали на стене ирвинговского кабинета. Молчание делало их особенно громкими.
– Брем, успокойся, – мягко сказал Ирвинг. – Не стоит быть таким чувствительным, мой бедный друг. Не думаю, что тебе следует бояться критиков: пусть себе надрываются, нам-то что с того? Не повесят же они тебя, в самом деле!
«О, эти-то как раз могут», – с тоской подумал Стокер.
– Поверь мне, пьеса о вампире Дракуле будет иметь успех. Для начала мы можем обкатать ее на наших – устроить небольшой показ для сотрудников театра. Ну, разумеется, для их друзей и родственников. Заодно решим вопрос с оформлением авторского права. Брем, не будь таким трусом!
На самом деле, Стокер не трусил. По крайней мере, в данный момент страх вытесняли совсем иные переживания. Что и говорить, идея заманчивая! Пусть роман погиб, но внутри, в сердце автора, он жив, и было бы нелепо это отрицать. Более того, происшествие в подземелье, когда он на своей шкуре узнал, что испытывает жертва вампира, могло добавить теме вампиризма в его отображении новые краски. А эти двое, служившие для него источником смертельного ужаса – право же, руки чешутся вставить их в пьесу. Сколько нового материала! Сколько колоритных черт можно позаимствовать для его Дракулы – и у вампира, и у профессора Принчипеску…
Да, опасно. Но как маняще!
