– Вот и замечательно. Перелома нет. Это просто сильный ушиб. Несколько дней поболит, потом потихоньку пройдет.
– Про сердечный приступ не знаете, а про переломы знаете? – шутливо поддеваю его я.
– У меня ни разу в жизни не было сердечного приступа, – стараясь попасть мне в тон, отвечает мой «доктор», – а вот ушибов и переломов предостаточно. Поэтому я неплохо в них разбираюсь. Сейчас главное зафиксировать это дело повязкой, приложить лед и еще хорошо бы выпить таблеточку обезболивающего. Сразу станет легче. Где там Ефросинья Матвеевна? Она вообще расслышала мою просьбу, когда уходила? Пойду ее поищу.
Антон укрывает меня до пояса покрывалом и пытается встать с кровати.
– Останьтесь! – задерживаю я его, схватив за руку. – Посидите, пожалуйста, со мной. Фрося все прекрасно слышала. Она вообще все в этом доме видит и слышит больше всех и, думаю, догадается, где нас искать. А я… Я боюсь… Не уходите… Прошу вас…
– Чего вы боитесь? – Городецкий снова опускается рядом со мной.
– Остаться одной. Кто-то только что пытался меня убить, столкнув с лестницы.
Я торопливо и сбивчиво рассказываю сыщику, как все произошло, а заодно и про то, что спешила именно к нему, чтобы рассказать о дневнике Марии и его исчезновении.
Антон слушает меня очень внимательно, хмуря свои красивые брови, одну из которых пересекает старый шрам, потом берет меня за руку и, тихонько поглаживая ее, произносит:
– Елена Викторовна, я бы с удовольствием провел эту ночь в этой комнате, охраняя ваш сон, но у меня еще есть обязательства и перед вашим дедом. Похоже, вы теперь оба – мишени преступника. Давайте сделаем так: у вас, я надеюсь, найдется раскладушка? Я попрошу Ефросинью Матвеевну поставить ее прямо в коридоре, рядом с вашей дверью. Сплю я очень чутко. Если кто-то попытается пройти мимо меня – я услышу.
Тут в оставшуюся открытой дверь спальни заглядывает Фрося. В руках у нее походная аптечка и резиновая грелка, очевидно, со льдом. Она торопливо протягивает все это Антону.
– Ну, а сейчас будем лечиться, – подмигивает он мне и аккуратно заворачивает укрывающий меня плед чуть выше больного колена…
Через полчаса, когда лед и анальгин сняли боль в туго перевязанной ноге и чуть успокоили кузницу в моей голове, я, поужинав прямо в постели, засыпаю.
Но еще несколько раз за ночь я просыпаюсь от того, что мне снится один и тот же сон: я чувствую толчок в спину, а затем снова и снова лечу с лестницы куда-то в бездну.
Глава 25
Когда я в очередной раз вздрагиваю от кошмара и открываю глаза, в них ударяет солнечный свет, сразу же отзываясь болью в голове. Я зажмуриваюсь, поднимаю руку, чтобы загородиться ладонью, и это движение вызывает у меня громкий стон: такое ощущение, что болит всё одновременно. Я ожидала, что с утра будет несладко. Но чтобы так…
Пару минут я лежу неподвижно, привыкая к новому состоянию, и наконец обнаруживаю, что жить можно. Более того, можно даже попытаться самостоятельно подняться, если шевелиться плавно, скупыми амплитудами.
Стягиваю с себя и сдвигаю в сторону укрывающее меня одеяло, отрываю голову от подушки так, словно боюсь расплескать мозги, и медленно поднимаюсь в вертикальное положение. Затем осторожно спускаю ноги с кровати и встаю сначала на левую ногу, а потом уже ставлю на пол правую, с ушибленной коленкой, и медленно переношу на нее часть своего веса. Ожидаю острой боли, но ее нет. Добавляю на больное колено оставшиеся килограммы и делаю шаг. Получается! Просто гора с плеч – уж очень неприятно быть лежачим больным, особенно когда тебя хотят убить. В принципе, передвигаться я, оказывается, могу, хоть пока и с невеликой скоростью.
Шишка над ухом болит – не дотронуться, но стук в голове прекратился, осталась лишь тупая боль, усиливающаяся от каждого резкого движения.
Проковыляв к трельяжу, приподнимаю футболку – ту самую, что была на мне во время падения с лестницы, и в которой меня так и уложили вчера в постель, решив не тревожить переодеванием, и устраиваю ревизию своим повреждениям, отражаемым одновременно в трех зеркальных проекциях.
Многочисленные синяки, чье появление предсказывал Антон, островами и архипелагами разбросаны на моем теле то тут, то там, и переливаются гаммой от ярко красного до фиолетового. На кого я похожа! Хорошо хоть каким-то образом умудрилась, скатываясь по ступеням, не набить себе «фонарей» на лице.
Осторожно разматываю фиксирующую повязку на правом колене. Разумеется, на нем красуется огромный кровоподтек. Ткани вокруг сустава по-прежнему ненормально раздутые, но опухоль уже меньше, чем вчера. Конечно, болит, но терпимо.
Решив больше не заматывать ногу – все равно у меня так аккуратно, как было, не получится, – я накидываю халат, влезаю в тапочки и, влекомая зовом физиологии, плетусь в туалет – благо, на втором этаже он располагается недалеко от моей спальни. Затем тащусь в ванную комнату. Там, кое-как раздевшись, в несколько приемов забираюсь в ванну, с трудом перекинув больную ногу через высокий бортик, и встаю под душ.
Все действия, ранее казавшиеся такими простыми, я проделываю со стонами, оханьем и кряхтеньем. Но одновременно мне радостно от ощущения боли, потому что оно означает самое главное – я осталась жива, несмотря на попытку меня убить. Ведь если бы план преступника вчера вечером сработал, я сейчас лежала бы в каком-нибудь морге, как лежит сейчас Лидочка, и, как она, смотрела бы перед собой полуприкрытыми мертвыми глазами.
От таких мыслей все ощущения обостряются. Зажмурившись и откинув назад голову, я стою под струями воды, и кажется, ощущаю каждую отдельную каплю, стекающую по коже. Как же это здо́рово – чувствовать себя живой!
Невольно вспоминается вчерашнее нежное прикосновение мужских пальцев к моим бедрам. Я не могла ошибиться: это действительно была ласка.
Ой-ёй! Я вела себя так, словно поощряю такое поведение этого наверняка привыкшего к легким победам красавчика! Но меня-то такой внешностью не удивишь. Среди моих знакомых и покрасивее были. Однако есть в нем что-то такое… Ну почему каждый раз, когда он устремляет на меня взгляд, мое сердце пропускает удар? И как он вчера смотрел на меня: словно пытался без слов поделиться со мной самым сокровенным… А как он испугался за меня! Что-то ни к отравленному Деду, ни к трупу Лидочки он так не бросался! Приятно, черт возьми!
Я приосаниваюсь: может, после развода жизнь все-таки не заканчивается? Может, я могу еще нравиться мужчинам? И даже симпатичным мужчинам… Плевать на Карена! Пусть катится к своим шлюхам! Да здравствует свобода!
Напевая бодренький мотивчик и перемежая его своими «охами», я выбираюсь из ванны, кое-как вытираюсь и закутываюсь в халат.
Вместе с подъемом настроения приходит чувство голода, и я вспоминаю, что вчера из-за сильной головной боли поужинала чисто символически.
Как назло, в коридоре второго этажа пустынно – никого нет. У стены стоит неприбранная раскладушка – Антон не обманул и действительно ночевал возле моих дверей. Я задумчиво провожу рукой по смятой подушке, еще хранящей очертания его головы. Где он? Ах, да! Он же говорил вчера, что собирается с утра закончить осмотр места убийства у реки.
