Но сыщик снова удивляет меня. Он осторожно касается моей щеки тыльной стороной ладони, негромко произносит: «Спасибо, что доверились мне», – бережно привлекает меня к себе одной рукой и целует в еще влажную макушку.
Затем он отстраняется и расплывается в обаятельной улыбке:
– Мы с вами, как две мокрых курицы.
– Кстати, я-то всего-навсего приняла душ, а где успели с утра промокнуть вы? Погода сегодня прекрасная, дождя нет.
К Городецкому снова возвращается серьезный вид:
– Пришлось немного понырять при осмотре места преступления.
Я передергиваю плечами:
– Бр-р-р. С утра водичка еще холодная. Ну и как: неужели зря такие жертвы?
– Нет. Не зря. Именно в воде я кое-что обнаружил, – детектив кивает на мокрый сверток, который по-прежнему прижимает к боку локтем. – Здесь очень важные улики. И, кажется, я готов назвать имя преступника, разумеется, если не будет еще каких-нибудь неожиданностей.
Глава 26
Я подаюсь вперед и тянусь к свертку:
– Что там?
Антон мягко отводит мою руку и говорит:
– Во-первых, там пистолет…
– Тот самый? – удивляюсь я.
Сыщик смеется:
– Ну, вряд ли возможно перепутать наградное оружие, украшенное табличкой, на которой выгравировано имя вашего деда, с другим пистолетом. Тем более я прекрасно разглядел этот ствол на памятном ужине, когда генерал размахивал им перед самым моим носом.
– Вы нашли пистолет в реке?
– Да, хотя это было непросто. Мне крупно повезло, что с этой стороны реки пляж, берег пологий, глубина небольшая – иначе такие вещи без водолаза не обнаружить.
– А во-вторых?
– Что?
– Ну, что у вас там, – я снова указываю на сверток, – во-вторых?
Городецкий не успевает ответить, потому что входная дверь резко распахивается, и через мощное плечо Антона я вижу, как в проеме, словно в раме, возникает картина маслом – мой младший брат.
Его смазливая внешность плейбоя после вчерашнего понесла кое-какие потери: лицо небритое, помятое, вокруг глаза красуется огромный фофан, на подбородке ссадина, одежда словно пожеванная, в каких-то подозрительных пятнах. Исходящий от него запах перегара достигает ноздрей и заставляет меня недовольно сморщиться.
Сыщик деликатно отступает в сторону, и я оказываюсь лицом к лицу с Андрюшкой.
Брезгливо окинув братца взглядом, я презрительно произношу всего одно слово:
– Хор-р-рош!
Андрюшка смущенно ерошит пятерней свои спутанные волосы до плеч и виновато оправдывается:
– Ну ты прикинь: Серега Петрунько ни с того ни с сего решил в грозного милиционера поиграться. Взял и запер меня на всю ночь у себя в опорном пункте.
Я прищуриваюсь:
– Ага, вот так «ни с того ни с сего» прямо и запер. Нашел дуру. Давай, рассказывай, что вчера было.
– А что было? Ничего не было, – делает невинные глаза брат. – Нечего рассказывать. Ну, выпили малёхо с местными пацанами за встречу – я ж тут давненько не был.
– А это что? – тычу я указательным пальцем в Андрюшкин фингал.
– Ну, повздорили из-за какой-то ерунды. Бывает. Мы ж потом опять помирились. И чё этот участковый влез… Алька, не злись! Я чесслово рвался домой. Не отпустил, гад! Устроил мне медвытрезвитель. Еще бы денег за вытрезвление гражданина Виноградова потребовал!
– Иди приведи себя в порядок, гражданин Виноградов, – брезгливо произношу я. – От тебя разит, как от козла.
– Айн момент! – весело отвечает брат и издает громкий вопль. – Фрося! Где ты там? Тащи чистую одежду!
– Да здесь я, – появляется из дверей столовой домработница с подносом в руках. – Погоди, Андрейка, я вот только мигом Федору Семеновичу завтрак отнесу. Ты же знаешь – он ждать не любит.
Я кидаю любопытный взгляд на тарелку, стоящую на подносе.
– Хм, а что, Дед перестал бояться отравления? Вроде как договаривались кормить его пока по особой системе.
Фрося качает головой:
– Куда там! Недолго он это терпел. Вот, нынче утром потребовал парную котлету. Вынь ему ее да положь!
– О! Котлету! – оживляется Андрюшка.
Не успевает домработница отреагировать, как брат запускает пятерню в тарелку и выуживает оттуда котлету, красиво уложенную на листиках салата.
Фрося ахает от такой наглости.
– Вот негодник! А что же я Деду отнесу?
– Ничего, еще раз на кухню сгоняешь, – равнодушно отвечает Андрюшка.
Не смея возразить, домработница лишь возмущенно поворачивается и, что-то тихонько ворча себе под нос, идет восполнять причиненный генеральскому завтраку ущерб.
Размахивая котлетой, Андрюшка бодро вопрошает:
– Ну, как там Дед? Жив еще, оказывается, дуб наш армейский, жених наш великовозрастный. Не нарадуется, небось, на свою молодую невесту?
Он с аппетитом отхватывает белыми крепкими зубами большой кусок котлеты и начинает его энергично пережевывать.
Мы с Антоном переглядываемся. До меня только сейчас доходит, что брат понятия не имеет о том, что Лидочка убита вчера у реки. Во всяком случае, если он не убивал девушку, а на самом деле слинял с пикника пораньше, чтобы напиться с дружками, то ему просто неоткуда было узнать о смерти своей подружки. Или Андрюшка так хорошо притворяется? Уж врать-то ему точно не впервой – на лжи я его ловила частенько.
Ладно, сейчас посмотрим на его реакцию, когда я ему сообщу о смерти девушки.
Буравя брата внимательным взглядом, я произношу:
– Лида убита. Застрелена у реки после того, как ты оттуда ушел.
– Ч-ч – что? – выдавливает из себя Андрюшка, потом резко подносит руку к горлу, хватается за него, царапая пальцами и, словно захлебываясь, судорожно ловит ртом воздух. Это продолжается секунд пятнадцать-двадцать, и все это время мы с Антоном, ничего не понимая, смотрим на такую необычную реакцию.
Глаза брата выпучиваются, рот раскрывается, но сказать он уже ничего не успевает, теряет сознание и падает как подкошенный на пол с высоты своего роста.
Неужели на него так подействовала новость о гибели его подружки? Может, он все-таки искренне любил Лиду? Но чтобы грохнуться в обморок? Такого от своего эгоистичного братца я никак не ожидала!
Антон бросается к нему. Я, охнув, склоняюсь над Андрюшкой – опуститься на колени рядом с ним, как сделал сыщик, мне не позволяет больная нога. Городецкий хлопает упавшего по щекам, пытаясь привести в чувство, но брат не реагирует, по-прежнему пребывая в беспамятстве.
Неожиданно раздается голос Марии:
