Подойдя к этому смертному одру, детектив, стараясь не сдвинуть с места труп, приподнимает подушку, шарит под ней – ничего. Потом, наклонившись, засовывает руку под матрас и проводит ею по периметру.
– Есть! – он достает старую клеенчатую тетрадь. – Это он? Дневник Маши Виноградовой?
– Да, – киваю я.
Сыщик выпрямляется и засовывает тетрадь под ремень джинсов, потом наклоняется снова и быстрыми движениями проверяет содержимое карманов одежды мертвой женщины.
И тут за нашими спинами раздается скрипучий голос:
– Выйдите отсюда.
Мы с Антоном одновременно поворачиваемся к двери: на пороге, держась рукой за косяк, стоит Дед. На нем теплый халат и тапки. Волосы торчат в разные стороны, будто он только что в отчаянии дергал за них, но лицо застыло, словно в усилии скрыть любые эмоции, которые могут на нем отразиться. С этим каменным выражением, по-армейски выпрямив спину, он надменно повторяет:
– Выйдите. Я хочу проститься с дочерью.
Наверное, Фрося уже ему все рассказала. Тем более что скрыть печальный факт в тайне после ее истошных криков «Убили!» вряд ли бы удалось. Мы с Городецким переглядываемся. Он чуть заметно кивает, как бы давая понять, что обыск все равно окончен, а хуже мертвецу уже не сделаешь, и первым выходит из комнаты.
Я, прихрамывая, ковыляю вслед за ним. И, занося ногу над порогом, вдруг слышу, как из груди старика вырываются рыдания. Удивленно обернувшись, я вижу, что он встал на колени возле кровати и припал к мертвому телу Марии, обняв его.
Я выхожу, прикрывая за собой дверь, но и через дверное полотно, прежде чем я успеваю отойти на несколько шагов по коридору, до меня приглушенно доносится плач генерала и между двумя всхлипами слова: «Машенька, прости меня, девочка моя!»
Или мне это только послышалось?
Глава 30
Я подхожу к двери своей комнаты. Антон уже уселся на стоящую в коридоре раскладушку, так и оставшуюся неубранной после его ночевки.
– Скоро здесь будет милиция. Я пойду оденусь, – говорю я устало: на мне до сих пор накинутый после утреннего душа халат.
Сыщик, кивает и вытаскивает из-за пояса клеенчатую тетрадь:
– А я пока быстренько просмотрю этот дневник – уж прости, что лезу в личную жизнь твоей семьи.
– Да ладно, я понимаю, – машу я рукой. – Я же и сама его прочла, хотя не имела права.
Городецкий открывает первую страницу с нарисованными цветочками и завитушками, переворачивает ее, пробегает глазами следующую страницу, снова переворачивает.
Я захожу в спальню, достаю из шкафа первое попавшееся платье – в брюки я сейчас свою больную коленку впихнуть вряд ли смогу. Потом сажусь на кровать и застываю с платьем в руках, задумавшись.
Почему Дед сейчас горько рыдает над телом дочери и при этом так равнодушно отнесся к смерти внука? В чем причина такого разного отношения? Ничего не понимаю.
Прав Антон – в этой головоломке отчаянно не хватает многих кусков. И то, что Карен был пойман с поличным, с ядом в руках, объясняет далеко не всё.
Вспоминаю про запертого в кухне мужа и стискиваю зубы: как я могла так ошибаться в нем! Черт с ними, с его изменами! Даже черт с ней, с этой убитой им или Марией сиделкой – в конце концов, эта девица и сама не без греха. Плевать, что он убил Марию – туда ей и дорога за то, что так подло и расчетливо собиралась увести у меня мужа и за то, что, похоже, помогала Карену убивать. Но Андрюшку я ему не прощу!
Однако снова в душу ко мне закрадывается сомнение. Слишком все просто. Отравил и даже от пузырька из-под яда не избавился. Конечно, мог и не успеть это сделать – возможно, именно поэтому и собирался покинуть дом. Но что, если пузырек Карену все-таки подложили? А если это все-таки Фрося?
Как я устала от всех этих загадок! Тру пальцами виски. Опять сильно разболелась голова.
Скидываю халат и с трудом натягиваю на себя платье – до сих пор сильно саднят ребра слева, но не звать же мне детектива в горничные! Расчесав волосы, стягиваю их в «конский хвост» – сойдет и так. Бросаю беглый взгляд в зеркало и ужасаюсь своей бледности. В голове проскакивает мысль: «Ну и вид! Краше в гроб кладут». Но тут же я вздрагиваю, вспомнив Марию: уж лучше с бледными щеками, чем с ярко-алыми трупными пятнами на все лицо.
Снимаю тапки и, не наклоняясь, влезаю в туфли без задников – ну вот, теперь можно хоть на бал, хоть на допрос.
Я выхожу из комнаты. Сыщик сидит там, где я его оставила, и рассматривает старую пожелтевшую фотографию юных Маши и Николая. Я опускаюсь рядом, вытянув вперед поврежденную ногу.
– Неужели это она? – тихо произносит Антон. – Она сейчас совсем другая.
Я понимаю, о ком он.
– Ты про внешность?
– Не только. Я уже успел многое прочесть в этой тетради.
Я замечаю, что дневник, лежащий на его коленях, открыт примерно на середине.
– Время всех меняет, – произношу я банальность. Мне неприятно обсуждать Марию.
Очевидно, Антон чувствует что-то неладное в моем голосе и одной рукой привлекает меня к себе:
– Ты, наверное, неважно себя чувствуешь?
– А как ты думаешь? Не каждый день у меня начинается с двух смертей! – пытаюсь я мрачно пошутить, но понимаю, что еще немного – и разревусь. Нервы уже на пределе.
Я прижимаюсь лбом к мужскому плечу и в этот момент остро осознаю́, что вот, сейчас приедет милиция, всех допросят, всё осмотрят, заберут трупы, уведут преступника, и этот здоровяк-детектив с кошачьими глазами навсегда исчезнет из моей жизни.
Его миссия будет окончена – он защитил своего клиента, отработал полученную плату, завтра его будет ждать новое дело. А я… А я останусь для него только частью одной из тех историй, которыми он, не называя имен, возможно, делится за пивом с друзьями.
Казалось бы, мне-то что с того? Ведь он для меня тоже лишь случайный знакомый. Жизнь свела нас всего на несколько дней. Может, я как-то по-особому восприняла это знакомство лишь из-за трагичности столкнувших нас обстоятельств? Не исключено, что завтра я проснусь и уже не вспомню об этом человеке.
Пару минут я пытаюсь внушить себе эту мысль, разглядывая, как Антон пробегает глазами страницы. Я любуюсь его твердым красивым профилем, четкой линией скул и опущенными ресницами и мысленно твержу себе: «Подумаешь, какой-то сыщик. Зачем он тебе вообще нужен? Скоро ты станешь свободной, найдешь себе кого-нибудь получше».
Но какой-то противный голосок в моей голове неожиданно возражает: «Мне не нужен никто «получше». Мне нужен именно этот мужчина». Я пугаюсь этой мысли. Неужели я успела так привязаться к Антону? Я еще крепче прижимаюсь лбом к его плечу и крепко обхватываю руками его бицепс.
На мгновение Городецкий поднимает от тетради удивленные глаза, но взгляд его тут же теплеет. Он ласково улыбается, даже не подозревая, какие страсти бушуют во мне, и снова возвращается к чтению.
