– Так и есть, но Мария-то об этом не знала. Непреднамеренное убийство собственного племянника сильно потрясло ее. Да еще и генерал снова уцелел. Как там она написала в дневнике? Дай-ка вспомню… «А он по-прежнему жив, словно все силы зла охраняют его». Она, похоже, вообще была склонна к патетике и мистике. В последней дневниковой записи она подвела своеобразный итог: что все ее планы расстроились, что во Францию ей без денег для погашения долгов по кредиту обратной дороги нет, что все равно ни там, ни здесь она никому не нужна, и что ей остается только одно – свести счеты с жизнью.
В этот миг меня охватывает острая жалость к этой женщине, чью жизнь сначала сломал отец-тиран, а остатки она уже доломала сама, своими руками. И в результате наступил день, когда она действительно оказалась никому не нужна.
Я невольно вспоминаю слова Марии: «А ведь мне уже сорок шесть… я одинока. Это просто сводит с ума…»
Как бы эта женщина ни цеплялась за молодость, как бы ни старалась следить за своей внешностью, внутри ее все еще красивого, цветущего тела душа уже давно была мертва. Она предприняла попытку вернуться в семью, но что она тут обнаружила? Опять безразличие, корысть, интриги и даже преступления.
Почему-то в голове моей всплывает воспоминание о том, как генерал просил прощения у своей мертвой дочери. Поздно. Мы всегда запаздываем с такими извинениями. А потом уже какой смысл твердить трупу: «Прости»?
Антон продолжает рассуждать, отвлекая меня от грустных размышлений:
– Знаешь, может, тут свою роль сыграли еще и таблетки, которые, по словам домработницы, постоянно принимала Мария. Я выяснил, что это – сильные антидепрессанты, а мадам, похоже, принимала их сверх всякой меры. Думаю, это не могло не сказаться на состоянии ее психики, потому что среди последствий злоупотребления антидепрессантами – склонность к самоубийству, враждебность, раздражительность, путанные мысли. Там целый букет и, боюсь, все это развилось и у Марии Данваль, заедавшей этими коварными таблетками свою депрессию.
– Значит, все-таки тетку никто не убивал? Она сама покончила с собой? – тихо спрашиваю я.
– Да. Узнав, что Андрей умер от ее руки, мадам, как ты помнишь, сказала, что пойдет наверх и примет лекарство. Она так и сделала: приняла лекарство, помогающее раз и навсегда от всех болезней и душевных расстройств – яд. Мария высыпала весь оставшийся у нее цианид в принесенный ранее с кухни стакан с водой, сделала последнюю запись в своем дневнике и выпила смертельный раствор.
Глава 35
Поежившись, я вспоминаю мертвое тело, лежащее ничком на кровати, разметавшиеся по покрывалу развившиеся локоны…
– То есть Мария наказала сама себя за отравление невинного, на ее взгляд, человека? Интересно, а если бы задуманные ею убийства Деда и меня все-таки удались, и она получила бы заветное наследство, стала бы она тогда сводить счеты с жизнью? Мучила бы ее совесть тогда? – задаю я терзающий меня вопрос.
– Ох, боюсь, что нет, – отзывается Городецкий. – Думаю, она бы спокойно воспользовалась полученными через два ваших трупа деньгами для решения своих финансовых проблем.
– И это та самая девочка, которая когда-то не могла принять любую, даже малейшую фальшь? Возмущавшаяся тем, что связи Деда помогли ей поступить в университет, или тем, что за генерала пишет диссертацию его адъютант!
– Да, жизнь меняет нас порой до неузнаваемости, – задумчиво тянет слова детектив. – Знаешь, мне порой кажется, что люди – словно камни в гигантской дробилке. Они каждый день с грохотом сталкиваются друг с другом. Но если на одних от таких столкновений углы сбиваются, сглаживаются, и они все меньше ранят ими окружающих, то на других идут трещины, и от них откалываются куски, оставляя после себя острые края…
– А некоторые разрушаются совсем, – подхватываю я, снова вспомнив мертвую Марию, и с интересом смотрю на Антона. – Да ты прямо поэт! Оказывается, сыщики тоже способны мыслить аллегориями.
– А ты думаешь, у меня в башке только статьи Уголовного кодекса? – ухмыляется Городецкий, и в его голосе появляются мурлыкающие нотки. – Если хочешь, можем прямо сейчас заняться изучением моего богатого внутреннего мира…
– Э! Так нечестно! Ты еще не объяснил, кто пытался отравить Деда и подсунул мне пузырек с ядом, – возмущаюсь я.
– А это еще одна длинная история. И начинать ее придется с событий одиннадцатилетней давности… Итак, летом восемьдесят четвертого ты случайно стала свидетельницей непреднамеренного убийства генералом его жены. Сначала ты решила воспользоваться этой возможностью, чтобы выторговать себе избавление от регулярных унизительных телесных наказаний. Затем, чувствуя свою власть, начала требовать от своего деда все бо́льших уступок.
Мое поведение, озвученное другим человеком, со стороны выглядит особенно гадко. Ощутив накрывшую меня волну стыда, я закрываю лицо руками и глухо произношу сквозь пальцы:
– Ты, наверное, считаешь меня законченной мерзавкой.
Антон склоняет ко мне лицо и целует в волосы:
– Перестань заниматься самобичеванием. Я не собираюсь никого судить, тем более осуждать. Я не имею на это никакого права. Я знаю, что ты раскаиваешься в этом шантаже, вижу это по твоему поведению. Остальное неважно. Всё уже в прошлом.
Он еще раз чмокает мою макушку и, пытаясь отвлечь меня от самокопания, нарочито весело говорит:
– Похоже, тебе все-таки неинтересно, кто стоит за попыткой отравления на торжественном обеде…
Я тут же отнимаю ладони от лица и вцепляюсь в рукав его рубашки:
– Я тебя внимательно слушаю!
– То-то же! – поддразнивает меня Антон и возвращается к своему неторопливому повествованию. – Пораскинув мозгами, я понял, почему генерал боялся твоего шантажа. Ведь скрыть убийство его жены помог в свое время какой-нибудь патологоанатом, написав ложное заключение о причине смерти, то есть, остался свидетель и, возможно, не один, того, что дело было «замято». Советский генералитет, как и любая «кормушка» был подвержен интригам и подковерной борьбе, так что в любой момент, появись вдруг показания от генеральской родственницы о том, что на самом деле произошло убийство, то этой ситуацией вполне могли бы воспользоваться «соратники», «раскрутив» уголовное дело. Ну а почему он продолжал снабжать тебя деньгами и после выхода на пенсию? Не исключено, что он уже как-то свыкся с твоим шантажом – ведь это его не обязывало к слишком многому. Но тут у генерала случается серьезный сердечный приступ. Именно из-за этого напоминания природы о том, что старик не вечен, зашевелился твой брат, желая отхватить в качестве наследника бо́льшую часть генеральского добра. Он приставляет к Федору Семеновичу свою любовницу в качестве сиделки и вынуждает ее следовать своему плану – девушка должна влюбить в себя старика. У нее это получается. Старик не на шутку втюрился на старости лет и хочет бросить к ногам юной сирены все, что имеет.
– Да уж, эта Лида ему голову задурила!
