Потом натянул на себя, взявшись за бёдра, девичью промежность.
Дана тоже закрыла глаза и застонала.
Через несколько, протыкающих её насквозь кинжальных фрикций — я чувствовал свой член пальцами в её заднем проходе, она вдруг резко сорвалась с качающего поршня и сказала:
— Одень презерватив, у меня есть в сумочке!
— Одень сама, — попросил я.
Дана, стоя на коленях на полу, с трудом натянула на разбухший пенис презерватив, прищемив пару раз нежную кожу органа.
Я поднял её с пола за талию и посадил на стол.
— Хочу насладиться видом твоего тела, пока стоит дублон, — это так сексуально.
— Только не спусти на пол! — засмеялась Дана и тут же спросила:
— Это ты придумал — дублон?
— А что?
— Нормально! Я знаю, дублон золотая монета, которая хорошо звенит. У тебя точно звенит! — и она ударила по моему органу кистью, как по гитарной струне.
Для девушки «дублон» был игрушкой, заменившей куклы из детства.
Мой малиновый от фрикций «дублон» действительно был напряжён, как толстенная натянутая струна, головка члена едва не лопалась от возбуждения, я раздвинул пальцами, сидящей на столе девушке половые губы, и бурно кончил от созерцания её разгорячённой, светящейся изнутри трепещущей плоти. Презерватив от удара выстрелившей спермы с хлопком соскочил и смачно шмякнулся на пол.
— Я говорила — кончишь! — восторженно закричала Дана, — вот это салют!
Но мой орган, испустив финальный салют, не опал.
Дана, соскочив со стола, влезла на кресло коленками и заправила стойкий предмет под розовые, от сиденья на столе, ягодицы.
— Только не спускай в меня! — крикнула она.
Уже разрядившийся ранее снаряд, долго и сладострастно вонзался без устали в её, ещё неразработанное лоно, в то время как мой передок крепко массировал её сдобные полушария с каждым качком.
— Всё! Больше не могу! — прокричала она, задыхаясь.
Но мои руки крепко ухватили её задницу, а, казалось, дымящийся от трения орган, безжалостно, со свистом драл её молодую письку.
Наконец, я почувствовал, что сперма с болью продирает узкий перешеек семенного канатика, и резко выхватил труженика из горячей щели.
С криками оросил я роскошную розовую возвышенность с восхитительным руслом посредине, переполнившимся обильной молочной влагой.
— Ну, ты загнал меня до корчи, — запыхалась Дана.
— Но ты же так и не кончила?
— Я не умею это, но хочу.
«Опять загадки нимфеток», — подумал я, — «какие начнутся фокусы для стимуляции оргазма на этот раз».
— Удовольствие через боль — лучшее наслаждение, — начал я воспитание на всякий случай.
— Уж я поняла это, милый, — сказала Дана язвительным тоном.
— Да я серьёзно. От этого возник садомазохизм.
— Я не знакома пока с этими извращениями.
— Не извращениями, а ухищрениями. Молодая, ещё узнаешь. Кстати, а сколько твоих лет мы сегодня отмечаем?
— Четырнадцать.
— Шутишь, что ли?
— Серьёзно.
Я вскочил как ужаленный, чёрт бы побрал этих акселераток!
— Что ты сразу не сказала?
— А ты не спрашивал. Да ты бы не полез на меня, если бы узнал!
— Наверно, — неуверенно вымолвил я.
— Да ты не бойся! Я же не девочка больше года.
— Это я понял.
— Что девочек ломал?
— Всего пару раз по молодости, одна — первая жена была.
— Ну и как?
— Уж точно не удовольствие.
— Знаю, — вздохнула она.
— Однако, мне не по себе, прелестная акселератка.
— Да что ты заладил? На то и писька, чтобы трахаться!
— Как я завидую нынешнему молодому поколению, которое понимает это … со дня рождения.
— А моя мама костерит меня, почём зря! Блядь! — орёт, — задорно развеселилась всегда жизнерадостная нимфетка.
Тут раздался звонок в дверь. На пороге появился Фаукат и не один, а с двумя поддатыми хохотушками из своего гарема и тремя бутылками вина.
— Ба, да ты не один! И с такой девушкой, — просверлил Фаукат Дану глазами.
— А я Вас знаю! — отозвалась та, — Вы папа моей подружки.
— Ну ладно, ладно, какой я тебе папа — дядя старше, — указал на меня, сразу молодясь, татарин.
— Да я и не зову тебя папой, а я Дана! — сразу перешла тоже на «ты» и подала руку девушка.
— Ну, опять у Вадика оторва! — восхитился Фаукат, — девочки проходите — это мой друг Вадик с подругой Даной.
— Уж лучше мы дедушек поищем, что нам остаётся, — хихикнула одна из дам, в которой я признал, наконец, блондинку — подарок Феди в трудные дни, когда уехала от меня Татьяна.
— Так Люся, не выступай, — сказала вторая дама.
— Ну, Люся здесь родная, — сказал Фаукат, — Вадик — наливай!
— Поехали! — опомнился я, подымая бокал.
— Вадька, как я соскучился по тебе! — заобнимался Фаукат, — будешь на гитаре играть?
— Снимай с серванта!
Вообще-то, я знал на гитаре только четыре аккорда, что не мешало исполнять под них любые песни.
Пропели «Очи чёрные», «Я встретил Вас», есенинский «Клён — ты мой опавший», дальше пошла всякая муть, как всегда по пьянке.
— Давай весёлую! — закричали дамы.
«На солнце цилиндром сверкая,
Одев самый модный сюртук,
По Летнему саду гуляя,
С Марусей мы встретились вдруг!»
— орала компания.
— Вадька, Вадька давай свою песню про презерватив! — закричал Фаукат.
— Так слов никто не знает, — замялся я для виду.
— Вон там у тебя слова, — вытащил Федя из серванта листки с текстом и раздал дамам.
— Песенка о розе! — провозгласил я.
Слова в песне были простые, мелодия лёгкая, последние две строчки пропевались два раза, поэтому компания дружно стала подпевать:
Я помню, как сейчас тот тёплый вечер
И нашу встречу в парке над водой.
Ты ласково обнял меня за плечи
И розу подарил, мой дорогой!
Мужчин я до тебя совсем не знала.
А ты слова любви мне говорил,
И роза ароматы источала,
Как этот запах голову кружил!
Но крепко воспитанье половое
Со мной родная школа провела.
