Сведения в записках, которые всегда попадали к сотрудникам Бюро, но не всегда к адресату, использовались по-разному: внесение корректив в тактику ведения допроса и расследования, организация оперативной игры с оставшимися на воле подельниками заключенного, либо их задержание.
Не подкачал Н-19—41 и в случае с подследственной из камеры № 1. Стоило ей отдать Отто письмо для мужа, и за его абонентским почтовым ящиком в Вене было установлено круглосуточное наблюдение.
Слушая гневные эскапады патологоанатома, Отто незаметно сунул руку в карман и зажал в кулаке листок бумаги — письмо покойной, которое он не успел передать по назначению.
«Чёрт побери, кто бы мог подумать, что всё закончится лужей крови?! Впрочем, бескровных войн не бывает, неважно, горячая она или, как сейчас, — “холодная”. Мне ли, солдату, прошедшему горнило Второй мировой, а ныне работающему “негласным добытчиком вещественных доказательств”, этого не знать?!»
Отто стал соображать, как быстрее — ведь на улице ночь! — встретить своего оператора, чтобы избавиться от письма, которое, казалось, вот-вот прожжет карман…
* * *
Франц Крейцель, вновь назначенный следователь из Федерального бюро по охране конституции, в ожидании, когда сформируют бригаду по расследованию кровавого инцидента в камере № 1, достал из сейфа уволенного предшественника пухлый том уголовного дела, чтобы ознакомиться с материалами допросов. Но, прочитав вводную часть, отодвинул от себя дело, закурил и глубоко задумался.
…Леонора Кранц — в девичестве Сюттерляйн, сотрудница МИД, обвинялась в шпионаже в пользу неустановленного государства (предположительно — Австрия, ГДР и СССР) и в похищении более трёх тысяч документов под грифом «Сов. секретно» и «Особой важности». За это ей грозило от 12 лет до пожизненного тюремного заключения.
Сотрудники Федерального бюро по охране конституции сошлись во мнении, что эта цифра — три тысячи — весьма условна, так как учтены лишь те документы, за которые расписалась обвиняемая. В реальности же у неё был неограниченный доступ к секретной документации. Возможно, чтобы излишне не волновать шефа (а может, наоборот, чтобы довести его до инфаркта!), в меморандуме на его имя и фигурировало это количество — «три тысячи».
Учитывая частые выезды Фрица Кранца, мужа покойной, в Вену, можно было предположить, что похищенные материалы он либо отдавал прямо в руки работодателю (значит, он шпионил в пользу Австрии!), либо связнику. Как бы то ни было, в основании — хорошо отлаженный семейный подряд: жена похищала — муж передавал. На кого же всё-таки работал этот тандем?
Ответ найти не просто. А всё потому, что ещё в 1945 году Вена стала охотничьим угодьем для «охотников за головами» — вербовщиков и офицеров-агентуристов спецслужб Западной Европы и Советского Союза: от набирающей силу западногерманской БНД и английской СИС до КГБ и ГРУ. Стараниями квартета столица нейтральной Австрии превратилась в европейскую явочную квартиру, куда со всех концов Западной Европы для встреч со своими операторами и связниками слетались «ласточки» и «вóроны».
Во времена «холодной войны» Вена превратилась во всемирную явку — к квартету присоединились ЦРУ и РУМО (военная разведка США), — став излюбленным местом встреч сотрудников спецслужб со своими агентами, которые действовали от Афин до Осло и от Хельсинки до Мадрида. Профессионалы шутили: «Если Амстердам — рай для сексуальных меньшинств, то Вена — Эдем для шпионского большинства».
Офицеры ЦРУ, РУМО и западноевропейских спецслужб сообща занимались шпионским промыслом, по-джентльменски проводя разделение труда, — кто-то похищал, а кто-то приобретал добытую информацию. Кто-то вербовал, а кто-то проверял кандидатов на вербовку на конкретных заданиях. Бывали, разумеется, накладки, были обделённые и призёры, но серьёзных конфликтов в этой тайной когорте единомышленников удавалось избегать всегда.
Приблизительно то же самое происходило и в лагере спецслужбистов из СССР и из соцстран Восточной Европы, при этом повышенной активностью отличались сотрудники Главного управления разведки под руководством Маркуса Вольфа…
«Стоп! — воскликнул Крейцель. — А что если Кранцы работали на генерала Вольфа? А от него и до КГБ — рукой подать. Известно ведь, что Вольф считает себя “младшим братом” Андропова. Впрочем, теоретически Кранц мог и напрямую снабжать КГБ похищенными материалами, исключив ГУР как промежуточную инстанцию».
Следствию предстояло установить национальную принадлежность адресата, другими словами, местонахождение спецслужбы, потреблявшей похищенные в МИД документы, маршруты их передвижения, а также детали шпионского промысла супругов Кранц, ибо мало ли какие подробности ещё могут всплыть в ходе допросов!
«Увы, теперь что-то выяснить не представляется возможным — женщина мертва, а муж далеко — либо катается на лыжах в австрийских Альпах, либо пьёт пиво в берлинском гаштете, либо водку на подмосковной даче КГБ — поди разберись!»
Крейцель в сердцах ударил кулаком по столу и вновь придвинул к себе том уголовного дела…
ОДИНОЧЕСТВО В ТОЛПЕ
В семь лет Леонора Сюттерляйн осталась круглой сиротой — родители погибли в авиакатастрофе, когда ей не исполнилось и пяти, а бабушка, которая, оформив опекунство, забрала девочку к себе, умерла через год. Других родственников не нашлось, и по решению бургомистрата Бонна бабушкину квартиру опечатали до совершеннолетия девочки, а её саму определили в интернат.
Короткая стрижка «а-ля Гаврош», угловатые движения и размашистая походка, потертые джинсы и рубашка-ковбойка, наконец, низкий голос и отсутствие всякого намека на грудь вводили в заблуждение окружающих — Леонору в её 14 лет все принимали за мальчишку. Впрочем, она ничего не имела против — с подругами ей фатально не везло, поэтому в обществе мальчишек она чувствовала себя как рыба в воде.
От других воспитанников интерната Леонору отличали феноменальная память, прилежание и склонность к изучению иностранных языков. Этим объясняются её достижения на ежегодных школьных олимпиадах — там она неизменно завоевывала призовые места. А её успехи в переводах на немецкий язык английских, французских и итальянских современных авторов привлекли внимание чиновников из департамента по работе с персоналом Министерства иностранных дел Западной Германии. Ничего удивительного, что по окончании филологического факультета Боннского университета Леонору пригласили на работу в МИД.
Пройдя все проверки и тесты, в том числе и на полиграфе, Леонора была зачислена сначала стажером, а с июля 1966 года стала работать самостоятельно в отделе «Телько», где расшифровывались и передавались дальше телеграммы всех западногерманских посольств. В свои 22 Леонора имела высшую степень допуска к секретам, составлявшим государственную тайну. За секретность ей полагалась надбавка к основной зарплате.
Казалось бы, жизнь Леоноры удалась. Увы! Через десять лет безупречной службы в престижной синекуре, даже при жалованье, превышавшем зарплату трёх квалифицированных рабочих автоконцерна «Мерседес», она не была не то что счастлива, — не испытывала даже морального удовлетворения. Виной тому было одиночество — ни родственников, ни подруг, ни даже (что удручало более всего!) интимного партнера. Из-за её внешности мужчины шарахались от неё, как от гранаты с выдернутой чекой.
