Между ними встала Тала, властная и спокойная.
— Не горячись, Эрмин! — воскликнула она. — Спроси себя, что лучше для Мукки. Думаю, в Квебеке ты часто будешь занята на репетициях и встречах, ты сама мне вчера вечером рассказывала. Мой внук — подвижный и неспокойный мальчик. Тут Тошан прав, ему нужно пространство. Он любит эти места. И я присмотрю за ним, ты это знаешь.
Молодая женщина с раздражением посмотрела на свекровь.
— Скажите еще, что в городе он станет мне мешать! Шарлотта едет со мной, он всегда будет под присмотром. Мадлен тоже сможет помочь. В Квебеке есть сады, пространство! Тем более что мои родители проведут зиму с нами. Мукки обожает Лору, а она ему такая же бабушка, как и вы.
Несмотря на всю свою горячность, Эрмин чувствовала, что победа ускользает от нее, поскольку доводы Талы звучали обоснованно. Заботливая мать, она предвидела, что мальчик будет скучать в четырех стенах квартиры, когда придут холода. Шарлотте, которой придется все время сидеть с ним, тоже будет несладко. У Лоры теперь есть собственный малыш, нуждающийся в постоянной заботе. Оставался только Жослин, но он не всегда был достаточно терпелив.
«Они правы, с ними Мукки будет счастливее, с Дюком, который ходит за ним, как тень. И Тошан, общаясь с мальчиком, наверстает месяцы, которые он провел в Вальдоре. Быть может, оставляя с собой нашего сына, он точно знает, что я вернусь…»
Приход Пьера Тибо разрядил обстановку. Он звонко произнес «Доброе утро!», но вид у него был смущенный.
— Можем начинать погрузку, дамы! — воскликнул он с наигранной веселостью. — Я натянул непромокаемый тент на случай, если пойдет дождь.
Тошан пожал ему руку.
— Остается только погрузить вещи в лодку. И отправляйтесь быстрее, небо затягивается тучами.
Эрмин слабо улыбнулась Пьеру, который тут же отвел взгляд. Тала не сводила с невестки глаз.
— Хорошо, — сказала молодая женщина. — Пусть Мукки остается, но он будет очень по мне скучать, и по Шарлотте тоже. А мы будем скучать еще сильнее. Господи, зачем ты заставляешь меня так страдать? Я же больше никогда не смогу петь, вы понимаете? Я хочу уничтожить свой голос, стать немой! Дар, которым все так восхищаются, разрушает мою жизнь!
Борясь с желанием разрыдаться, она подошла к сыну и присела с ним рядом. Нежно глядя на ребенка, она стала объяснять, что они долго не увидятся.
— Ты будешь все время с папой, а твоя бабушка Тала будет часто жарить тебе блинчики, которые ты так любишь. Мукки, я люблю тебя и вернусь за тобой, как только смогу.
Мальчик слушал вполуха, личико у него было безмятежное. Дюк лаял на белку, и это интересовало малыша куда больше, чем слова матери. Эрмин обняла его и расцеловала. Он со смехом вырвался и понесся к собаке.
— Мукки, — проговорила она грустно, теряя последние силы, — Мукки, дорогой, если бы ты знал, как тяжело мне с тобой расстаться!
Тала стала успокаивать ее, обещая, что будет писать.
— Вы в курсе, что после того, как ляжет снег, письма будут идти очень долго? — холодно сказала Эрмин. — И вы знали о планах вашего сына, не так ли, Тала? Тошан уже все решил, когда возвращался сюда?
— Я не знаю, что происходит в голове моего сына, — спокойно ответила индианка. — Когда будешь в Квебеке, пой для нас всех.
Молодая женщина пожала плечами.
Через час лодка Пьера уже уносила ее от хижины. Никто не осмеливался заговаривать с Эрмин — ни Мадлен, ни Шарлотта, ни Пьер. Она сидела в некотором отдалении от всех, с застывшим лицом. Иногда ее губы шевелились, как если бы она что-то шептала. На самом же деле она молилась, как Маргарита в опере: «Ангелы чистые, ангелы светлые, защитите Мукки, мое дорогое дитя, моего сыночка! Берегите его, пока я не вернусь за ним!»
Глава 20
Квебек
Валь-Жальбер, понедельник, 27 августа 1934 года
Лора наблюдала за дочерью. Эрмин вернулась в Валь-Жальбер сама не своя, и это очень беспокоило ее мать. Они пили чай в гостиной, поскольку пошел дождь и от идеи устроиться за столиком в саду пришлось отказаться. Луи спал в своей колыбели на втором этаже. Жослин куда-то ушел. Они впервые остались наедине.
— Дорогая, скажи, что тебя беспокоит, — попросила Лора. — Увидев тебя, я сразу поняла, что ты несчастлива. Думаю, ты очень скучаешь по Мукки, но тебе просто не нужно было его оставлять, он еще слишком маленький! И как только вам такое в голову пришло! Даже если ты и вправду думала, что будет лучше оставить его на попечение Тошана и Талы… Мы с Жослином очень расстроились. Очень!
— Мама, прошу тебя, перестань без конца это повторять! — взмолилась Эрмин. — Бесполезно меня упрекать, и слишком поздно. Вчера я вам изложила причины. И больше говорить об этом не хочу.
Молодая женщина опустила голову. Лора продолжала разглядывать ее похудевшее лицо, омраченные каким-то тайным горем черты.
— Эрмин, я хочу знать правду! Раньше ты никогда не говорила со мной в таком тоне. Холодном, отстраненном. Скажи, ты же не передумала ехать в Квебек? Ты ни слова не проронила о нашем отъезде! Я спросила у Шарлотты, и она сказала, что ты хочешь разорвать контракт. Надеюсь, это неправда. Мы с отцом сделали все, чтобы провести эту зиму с тобой. Думаю, тебе будет легче, если мы всегда будем рядом. Я даже поговорила с господином Дюплесси по телефону. Директор Капитолия намеревался арендовать для тебя квартиру недалеко от театра. Я заранее сняла более просторную, и теперь мы с ним разделим расходы. Эрмин, ты меня слушаешь?
— Конечно, мама. Я еду в Квебек, но меня это совсем не радует. И все же я хочу выполнить обещание. Мне нужно было хорошенько подумать, прежде чем ставить в контракте свою подпись. Прости, я хочу подняться к себе.
Расстроенная, Лора перевернула чашку с чаем. Обжигающе горячая жидкость испачкала белую скатерть.
— Ну вот, из-за тебя я становлюсь нервной, — упрекнула она дочь. — Это плохо для молока, тебе это известно, как никому другому. А я хочу кормить Луи как можно дольше.
— Мне очень жаль, мама.
Эрмин попыталась промокнуть пятно салфеткой. Она злилась на весь мир за то, что оставила сына, и это было еще не самое страшное в сравнении с пропастью, которая теперь разделяла их с Тошаном. Она все еще считала себя его супругой, несмотря на все его заявления. Но в глубине души была уверена, что надежды нет, и мучилась чувством страшной потери. Она не могла думать ни о чем больше. И вдруг Эрмин уступила потребности выговориться. В любом случае, было бы сложно долго хранить это в секрете.
— Прости меня, мамочка! Вчера вы так радовались моему приезду, и я не смогла рассказать, что на самом деле произошло. И Симон с Бетти были здесь… Мне же, когда я увидела вас, таких счастливых и радостных, стало еще хуже.
— Твое возвращение для нас — праздник! — сказала ее мать. — Я попросила Мирей испечь пирожные и открыть сидр, но ты готова была вот-вот заплакать, это было очевидно.
