Призраки нуров, завидев над городом тени своих давних противников, нацелились в них из луков. Ещё миг — и закипит бой мёртвых между собой и с живыми. Бой, в котором живые будут опозорены, решатся ли они поднять оружие на собственных предков или отступят перед ними.
Траспии и не узнали бы в лесовиках своих потомков, если бы не знамя с золотым львом. А на ненавистных сарматов и вовсе не задумались бы обрушить своё оружие, от которого не спасали никакие доспехи. Но среди этих сарматов был златоволосый царь, а в руке его — величайшая святыня Скифии, и золотой луч уже бил из неё, рассеивая ночную тьму. Никто не смел первым пустить в него призрачную стрелу. Ардагаст помнил, как некогда траспии предали великий союз сколотое, и готов уже был направить на них солнечное пламя. Но тут его руки коснулась Мирослава:
— Ты можешь навсегда сжечь их души, царь. Но лучше освободи их — открой им путь в Ирий.
— А они того заслужили? Где они были, когда гибла Великая Скифия?
— Но ведь они пали за светлых богов и тем искупили свою вину.
— Добрая ты, Рыжуля, — улыбнулся царь.
— Мы, венеды, все добрые. И не злопамятные.
Царь обернулся спиной к воинам-духам, направил золотой луч в небо, и тот протянулся вдоль усеянной звёздами дороги, по которой летят на юг, в Ирий, птицы каждую осень, а праведные души — весь год. Призрачные всадники поскакали по ней, следом потянулись пешцы, и не могли их удержать никакие заклятия друидов. Дреговичи с замершими сердцами следили. Нет, не падают звёзды. Значит, никто из пращуров не сорвался с небесной тропы, не попал вместо рая-Ирия в пекло.
— Прощены, — вздохнул Вячеслав. — Видел, сынок: первым поскакал наш предок, последний царь траспиев?
— Разве они виновны, что не устояли перед взглядом Балора? — возразил Всеслав.
— Разве сунулись бы сюда волохи со своим кривым страшилом, если бы великое царство было единым, а золотые дары — не растаскаными? — сурово ответил Вышата.
Славобор тряхнул рыжими волосами, повёл плечами, словно собираясь в пляс.
— Ох и застоялись мы! Ну что, волохи, Ягины храбры, Чернобожьи могуты, не за кого больше прятаться? Так попробуйте наших мечей!
С двух сторон бросились росы на последний приступ. Бастарны и языги, всё это время спокойно стоявшие за огненными стенами, устали гораздо меньше росов и могли бы ещё долго обороняться. Только неоткуда было воинам Трёхликого взять душевных сил для этого. Многое может дать Чёрный Бог, кроме одного: желания отдать жизнь за него. Окончательно потеряли мужество его воины после того, как в воздухе над ними появился огромный красный сокол, чьё тело, казалось, состояло из одного пламени и рассыпало вокруг себя искры.
— Рарог, Перунова птица! Гони бесовых слуг с Соколиной горы! — радостно закричали венеды.
Сокол раскрыл клюв, и оттуда ударили в город сразу пять молний. Они не поразили ни одного человека — лишь разбили на куски все пять каменных кельтских идолов. И тогда, ещё прежде чем тараны вышибли ворота города, его защитники разом побежали, бросая оружие, позабыв о чарах. Скатывались с валов, прыгали в Слепой яр, рискуя сломать кости — лишь бы спастись от этих воинов, неодолимых, как Солнце и Гром.
Не успевших скрыться изрубили и перекололи. В том числе и тех, кто пытался напоследок поджечь хворостяные чучела — не ради обряда, а просто по злобе. Морвран в своей пещере лишь презрительно скривился: убивать без пользы недостойно мудрого. Потом спокойно покинул пещеру и, сопровождаемый лишь двумя пёсиголовцами, скрылся в ночных дебрях.
Возле поверженных идолов Ардагаст по-степному поднятой рукой приветствовал Вячеслава. Потом царь и князь трижды обнялись. Казалось, великий царь сколотов-пахарей и царь траспиев встретились, восстав из курганов. А Всеслав, обнимаясь с друзьями — Нежданом Сарматичем и кутаном Хоршедом, — возбуждённо говорил:
— Эх, жаль, что сейчас не Святки и не Масленица! Мы бы этот город одной русальной дружиной взяли: жезл в одной руке, меч в другой, и никто нам двенадцати не страшен!
Ясень примерял кольчугу, снятую с убитого бастарна, а Мирослава выговаривала жениху:
— Давно уже мог бы доспех у царя попросить. Царский дружинник и родич, а без кольчуги. Вон сколько ран у тебя и кафтан весь изорван.
— Царапины... А просить у Ардагаста я ничего не буду. И не возьму. Я такой же Лютич, как и он.
— Не можешь ему простить Добряну? — тихо сказала девушка.
— Кто я такой — Солнце-Царю прощать? Ему жён сами боги находят... А вот тебя я не уступлю даже и богу.
— На твоё счастье, я Ладе служу, а не Яриле, — рассмеялась молодая жрица.
Из остатков страшных чучел выбирались словене, еле живые, но гордые: хоть и не бились сами, так молились за всё воинство росское — рать светлых богов.
А на одной из соседних вершин три изрядно потрёпанных ворона уселись на спину чёрному коню. Миг спустя на этом же месте старуха в изодранной чёрной одежде устраивалась в ступе, кряхтя и бормоча:
— Ох, досталось за троих! Ну, племяннички! Думала: Перун со змеями бьётся, Яриле и Даждьбогу с Мораной не время в Среднем мире быть, а они птичек своих прислали — сварила бы их разом, да котла такого нет... Развели баловство — ни люди, ни лешие богов не боятся. А я одна смертных страху божьему учи... Нет, пусть теперь старик свой храм на Черной горе сам бережёт от избранника этого, а с меня хватит. Ой, хоть бы до избушки долететь!
На другой вершине сидели три диковинных крылатых существа: лев-орёл, пёс-змей и сокол, что мог оборачиваться и змеем, и огненным вихрем.
— Хитрые вы оба, — покачивал орлиной головой грифон. — Один полаял да жёлудь посеял, второй только истуканов разбил, а я один с тремя чертовками бейся... то есть с одной, да триединой. Нашли самого праведного...
— Твой хозяин, Даждьбог, и есть самый праведный. Вот вам и должно быть больше всех надо, — невозмутимо ответил пёс. — А я воевать вовсе не люблю. Мне любо, когда всё растёт, цветёт. И молятся мне не вояки, а пастухи да пахари. Как меня почитали в славном городе Гелоне, чем кормили, каким пивом поили... — мечтательно облизнулся он. — Только будины его теперь варить умеют.
— Нет давно твоего Гелона, а будины в леса забились, — ехидно заметил Див.
— Выберутся ещё. При таком царе — непременно выберутся. Землю распашут, сады насадят и меня, Симаргла, поминать будут... А ты, Див, сам хитрый: выждал, пока смертные старуху вымотают.
— Я бы им иначе и не помог. Не люблю слабых! — воинственно щёлкнул клювом грифон.
— И всю жизнь им помогаешь вместе с хозяином твоим, — заметил Рарог. — А я вот не торопился. Оленя добыл, нечисть волошскую погонял и прилетел под конец, чтобы люди моего хозяина не забывали. Смертные сами силы своей не знают, потому и нас чуть что зовут. А подбодри их немного — и горы железные своротят... Ну что, на кабанов поохотимся или на туров? Из Медоборов грех просто так улетать.
