— Да, Это она. Не очень и переменилась. Такая же смелая и сильная, — медленно проговорил Вышата и вдруг, подняв лицо от чаши и распрямив спину, удовлетворённо засмеялся. — Опыт вышел. Я ещё с Колаксаевой Чашей пробовал, а с этой выходит лучше. Может, правда, потому что отсюда ближе.
Манучихр улыбался столь же довольно.
— Ну, так кого же это вы искали и только со мной нашли? — спросила Ларишка.
— Кого? — хитро прищурился Вышата. — Скажу — не обрадуешься. Свекровь твою.
— Саумарон, царевну росов? Да я бы всё сделала, чтобы Ардагаст мать увидел!
— Да пошутил я, конечно! Она под Экзампеем билась рядом с Зореславом, пока он не погиб, а её арканом не поймали. Сауасп её, сестру свою, так на аркане перед войском и провёл, а после продал Спевсиппу, а тот — хорезмийцам. Я потом о ней в Хорезме расспрашивал — ничего не знают. И вдруг этой весной донесло «долгое ухо»: тохарский князь Гянь вместе с гуннами крепко побил ханьских
[50]
прихвостней, взял Исседон и Кашгар, а жена у него — храбрая поляница
[51]
, сарматка Саумарон. Я и решил проверить...
— Скажем Ардагасту. Вот обрадуется! — воскликнула царица.
— Погоди. Я ещё сделаю так, чтобы с ней отсюда поговорить можно было.
— Да-да, торопиться не надо, — как-то поспешно закивал мобед. — Опыт сложный, да ещё тут, чуть ли не на скаку...
— А сделать надо. Я ведь перед ней виноват, — вздохнул Вышата. — Обещал её детей сберечь от чар Сауархага, а сберёг только сына. Надо было с обоими детьми бежать, пока Ратша-борянин с сарматами у шатра бился, а я шатёр волшебным кругом обвёл. Зря старался! Девочка, Ардагунда, на руках у служанки была — та ей пелёнки меняла. А я стоял рядом с колыбелью, где мальчик остался. И тут чёрный волк в шатёр, да служанку за горло! Я еле успел посреди шатра преграду поставить. И тут как полыхнуло огнём! Я думал, преграда не выдержит, упал, прикрыл Ардагаста своим телом.
— Так теряются только те, кто мало верит в силу Ормазда и собственных чар. Нужно было усилить преграду или отразить огонь водой, — сказал Манучихр.
— Потом я уже в бою не терялся... А тогда опомнился после боя. Рядом Ратша лежал израненный, а Лютослав, первый муж моей Лютицы, — мёртвый. Верно, он и отогнал оборотня. А может, тот нас с Ардагастом сначала за мёртвых принял. Потом пришли Сауасповы дружинники — не по наши ли души? У меня сил хватило только глаза им отвести. Подобрали нас троих экзампейские жрецы, выходили. И столько гордых слов наговорили про меня, негодного волхва-отступника, и про весь род Ардагастов, что я, как только Ратша встал на ноги, ушёл вместе с ним и мальчонкой к борянам. А где девочка и жива ли — до сих пор не знаю. Если и пощадил её лиходей — то разве только, чтобы ведьмой вырастить... Из мужеубийц одна похожа на Ардагаста, только ведь колдунья у них не она.
Дружина зихов миновала котловину и вошла в ущелье. Вдруг сверху раздался голос:
— Тлиф-пират, сын Хаташоко! Твой набег окончится здесь.
Царевич поднял голову и увидел сквозь прорези коринфского шлема: высоко на склоне стоял человек в простом кафтане, чёрной лохматой шапке и такой же чёрной бурке.
— Узнал меня, сын шакала? Или у тебя плохая память на простых пастухов? Я Шортан, брат Нахуча, которого ты убил, жених Жокоян, над которой ты со своими дружинниками надругался. Ты и меня, раненного, велел бросить с обрыва. Но я выжил! Теперь, если ты мужчина, сразись со мной в этом ущелье!
Губы Тлифа презрительно скривились.
— Да, я сделал всё это. И то же самое буду делать со всяким, кто не даст дани царю зихов. А сражаться с тобой, голодранцем, мне некогда. Великий подвиг должен я свершить по велению Шибле.
— Твой подвиг — украсть сокровища Сосруко у таких же воров, как ты сам. Ты со своей дружиной умеешь только грабить слабых, забирать у бедняков последнее и напиваться чужим вином. От какого врага вы защитили племя, дармоеды? После ваших набегов рыбакам лучше не выходить в море: римляне хватают всех подряд. Или высаживаются и жгут прибрежные аулы.
Тлиф ухмыльнулся ещё презрительнее из-под шлема, скрывавшего половину лица:
— Был один грек по имени Терсит. Он так же, как ты, говорил разные дерзости царям, покуда Ахилл не двинул его так, что вбил все зубы в глотку, а душу наглеца отправил в преисподнюю. Такой же «бой» ты получишь от меня, если посмеешь явиться, когда я стану царём.
Знанием Гомера Тлиф щеголял не так перед пастухом, как перед Доко.
— Ты не будешь царём, Тлиф-пират! — раздалось сверху.
Там, наверху, по обе стороны ущелья, из-за деревьев показались люди в бурках, с луками в руках. Доспехов ни у кого не было, немногие имели мечи, остальные — лишь акинаки, топоры, дубины. Доко-Сармат тихо выругался. В ближнем бою пастухам не сравниться с дружинниками, но если сейчас сверху полетят не только стрелы, но и камни с брёвнами... И всё из-за братца, выучившегося у греков ни во что не ставить чернь, ещё и падкого до женщин. Не умеет понравиться, вот и находит предлог взять силой. Ещё и лезет в цари! Доко обернулся к Шортану и решительно произнёс:
— Я твоего рода, кажется, ничем не обидел? Мне тебе тоже мстить не за что. Вот и разбирайся с Тлифом и его людьми. А я с дружиной пойду дальше — сражаться с мужеубийцами. Нужно отбить священное золото у этих разбойниц, а кто достоин им владеть — решат сами боги.
Шортан махнул рукой, и дружина Доко беспрепятственно двинулась к выходу из ущелья. Тлиф презрительно бросил вслед:
— Кто боится нищих пастухов, пусть идёт с этим сарматским выкормышем.
Лишь немногие из его дружины ушли с Доко. Как только они покинули ущелье, Тлиф безжалостно произнёс, обращаясь к Шортану:
— Знай, твоей Жокоян уже нет. Она сбежала от меня и хорошо утешилась с волосатым мезилем. Я выследил и убил её вместе с их ублюдком — чтобы не оскверняла род человеческий. — И тут же, не давая пастуху опомниться, скомандовал: — Дружина, вперёд! Бог набегов!
Он призвал на помощь даже не Шибле, а бога войны и разбоев, способного оправдать храброго и жестокого воина за всё. Соскочив с коней и выхватив мечи, Тлиф и его воины бросились вверх по склону. Каждый миг они ожидали града камней сверху. Но летели только стрелы, мало вредившие одетым в доспехи дружинникам. А пастухи при виде их тут же бросились отступать в лес. Преследуя беглецов, воины царевича оказались в соседнем ущелье. Тлиф досадливо ругался: бегать по горам за трусами ему сейчас меньше всего хотелось. Ни тебе славы, ни добычи. Не Доко ли их подослал — опозорить брата и отвлечь его от сокровищ? И тут воины услышали чистый, звонкий голос:
— Тлиф-пират, твоей наградой буду я, Золотая Хозяйка Реки. Попробуй только доберись!
Все невольно обернулись. В верхней части ущелья стояла прекрасная девушка в зелёном платье с распущенными золотистыми волосами. Будь насмешница обычной смертной, а не речной богиней, Тлиф уже попробовал бы достать её из лука. А из-за её спины вдруг донёсся грозный топот множества копыт. Большое стадо горных туров появилось из леса и лавиной устремилось вниз по ущелью. В считанные мгновения одни дружинники были сбиты с ног и затоптаны, другие бежали прочь ещё быстрее туров, третьи искали спасения на склонах ущелья. И тогда на уцелевших сверху с грозным кличем обрушились пастухи.
