— За нашу Аорсию! — подхватили аорсы и аланы, роксоланы и росы, скифы и венеды, даки и эллины.
Молчавшая до сих пор Айгуль обратилась к царице росов:
— Ларишка, милая, подойди ко мне. Я ведь знаю, ты пойдёшь вместе с мужем хоть до края света.
Ларишка подошла к великой царице. Все знали, что Айгуль особенно благоволила к тохарке, пришедшей из тех же восточных земель, что и она.
— Мужчины думают, что они и их боги могут всё. Когда им станет очень трудно, пусть вспомнят великую Богиню, которую мы обе почитаем. Я зову её Умай, а ты — Анахитой. Ра — это Рангха, её река, текущая со звёзд на Золотую гору, а с неё — на юг, к морю Воурукаша
[55]
. Так о ней говорят исседоны, что раньше жили у тех мест. Возьми этот знак её. С ним ты можешь вызвать на помощь саму богиню, но только в самый тяжёлый и опасный час.
С этими словами Айгуль надела на шею Ларишке золотую фигурку на золотой цепочке. Вернувшись на место, тохарка показала амулет любознательному Ардафарну. Золотой орёл с ушастой головой грифона, раскинув крылья, бережно нёс в лапах обнажённую женщину с плодом и цветком в воздетых руках. Сидевшему рядом Вишвамитре это напомнило Лакшми, супругу Вишну-Солнца, летящую на Гаруде, лучшем из птиц. Ларишка спрятала амулет под одежду и вздохнула:
— Куда только нас теперь занесёт?
— Куда боги велят. Не выше Солнца, не дальше Белого острова. А там все будем, если не станем хуже, чем теперь, — бодро ответил Ардагаст и налил жене с сыном разбавленного на греческий лад вина.
Утром Ардагаст с Ларишкой и сыном и Вишвамитра выехали из ворот Мадирканда и направились к Белозерскому лиману. Было жарко: середина лета. Маленький Ардафарн был невероятно горд и тем, что побывал на пиру царей, и тем, что его отец с мамой идут в новый, невиданный поход. Если бы и его с собой взяли... Но отец ещё вчера сказал:
— Ты у меня кто? Наследник. Вот и оставайся на царстве, пока мы с мамой не вернёмся. Видишь: дядю Инисмея и то отец в поход не отпускает. А в полюдье на тот год поедешь со мной вместе. Только научись как следует верхом ездить. А то не знаю, кто чаще с коня падает — ты или твой братец. Он боится, а ты вертишься в седле, будто уже славным наездником сделался.
Индиец весело смотрел вперёд, словно пытаясь разглядеть за лиманом снежные вершины таинственных Рипеев. Может быть, хоть они не уступят его Гималаям? Пока что настоящими горами он в Скифии мог назвать разве только Кавказ.
Ардагаст тоже был настроен весело и вполголоса напевал сарматскую песню о греке, дурачившем на торгу подвыпивших степняков. Только Ларишка выглядела озабоченной.
— Ты, конечно, не мог отказаться. Уступить этим двум хлыщам... Только... ну, не ко времени. Как снег среди лета.
— Вот мы туда и поедем, где на горах снег среди лета не тает, осенью вьюги, а за горами и вовсе ледяное море. От такой жары хоть бы и сейчас туда улететь. На этой самой Абарисовой стреле.
— Тебе всё шутки... Мы же до полюдья не вернёмся. А то и до весны, если не к тому истоку выйдем. А Медведичи на полюдье нападут, да не сами, а с готами. Помнишь, двоих готов с ними видели? А сарматы царские? Растревожим их осиное гнездо, они снова в набег пойдут.
— Полюдье, набеги... Каждый год одно и то же, как у пахаря в поле. Нет, на то нас, царей, боги и создали. Только я ведь больше могу. Больше! Разве забыла: боги мне назначили эту стрелу добыть?
— А про меня они тогда не говорили? — улыбнулась Ларишка. — Я ведь тоже всё могу. С тобой вместе! А ну, на тот курган, самый высокий, а с него в лиман! Кто быстрее? — Задорно взмахнув плетью, она погнала коня вперёд.
Мужчины поскакали следом. На курган, увенчанный грубоватой статуей степного воителя, царица взлетела первой, но в озеро, вздымая тучи брызг, впереди неё въехал Ардафарн. На этот раз его даже не выругали за то, что вместо уздечки держался за гриву.
— Вот так до самого Белого ледяного моря. Туда не окунёшься, так что выкупаемся здесь, — рассмеялся Зореславич и сбросил башлык и дорогой кафтан.
Индиец деликатно отъехал в сторону, и царское семейство, раздевшись, бросилось в воду. Выкупавшись, они растянулись на берегу — здоровые, загорелые, полные сил.
— Так как же мы поедем? — сказала Ларишка. — В Ольвии, что ли, найти проводника? Греки оттуда ездят за реку Ра, к горам, привозят золото, самоцветы. Только к истокам не поднимаются, реку переезжают у сарматов царских, а нам туда с дружиной лучше не соваться. Был ещё при скифах путь севернее, лесами, только кто его теперь знает?
— Спросим-ка наших мудрецов, — предложил Ардагаст. — Они, поди, из Гилеи уже вернулись.
— Да вот они, вон на том берегу, под вербами, — приглядевшись, сказал Ардафарн. — И Вышата, и Стратоник, и Хилиарх. Позовём их к нам?
— Кто не знает, тот сам к мудрецу идёт, — покачал головой Ардагаст и принялся одеваться.
Вскоре все собрались под сенью верб, возле тихого заливчика, к которому из родника весело бежал ручей.
— Ну как, нашли пещеру Апи? — спросил царь.
— Нашли. Там всё ухожено, греки поставили каменные жертвенники Матери Богов, а скифы — свой жертвенник, попроще, — ответил Вышата.
— Не хватает только одного жертвенника, — заметил Стратоник. — Анахарсису, мудрейшему из скифов, которого здесь убили за то, что он почитал Апи не по скифскому, а по южному обычаю, как Кибелу, Мать Богов. Утешает одно: во времена Геродота скифы Анахарсиса знать не хотели, а теперь гордятся тем, что из семи мудрецов Эллады один — скиф.
— А вот на кургане его брата и убийцы, царя Савлия, жертв давно не приносят. И сам курган разграблен сарматами, — добавил Хилиарх.
— Кстати, мы вызывали дух Анахарсиса. Он советовал тебе, царь, не становиться рабом ни царства, ни богатства, — сказал Стратоник.
— Спасибо ему за совет, — вздохнул Ардагаст, — только он сам никогда не царствовал, а бродил по свету, хоть и был царевичем. А я вот, царь росов, взялся за дело невиданное и только теперь подумал: кому я раб — Фарзою или своему царскому долгу?
И Зореславич рассказал грекам и волхву о походе за стрелой Абариса. Выслушав царя, Вышата нахмурился:
— Эта стрела — ключ к пещере, где лежат Колаксаевы Секира и Плуг. Знает ли об этом Фарзой? Если знает — наверняка хочет их забрать, а заодно и чашу.
— Он же до сих пор её не забрал. Ведь тогда возмутятся все росы, особенно венеды. Не хочет же он развалить своё царство? — возразил Ардагаст.
— Нет, он хочет его укрепить. Только не стал ли он слишком высокого мнения о своей силе и власти? Такое случается со многими царями, — задумчиво и невесело сказал Хилиарх.
— Эту стрелу не так просто отобрать. Говорят, сам Пифагор отнял её у Абариса и потребовал, чтобы тот признал его воплощением Аполлона Гиперборейского. В действительности северный маг совершил больше. Через стрелу в молодого эллина вошла сила и мудрость Солнца, и бедро его стало золотым, — поведал Стратоник.
