В стольном граде эрзи все готовились к молению. Выбрали двенадцать жрецов. Главным, как обычно, Вардая. Он лучше всех знал обряды и молитвы, иногда и голоса богов слышал. Его, потомка скифских жрецов, уважали все — эрзяне и марийцы. Но до самого моления Вардай даже не показывался на улице: его сейчас касалось только небесное. Земным же, в отсутствие царя, распоряжалась царица-мать. Она раздала жрецам священные кадки и жертвенные ножи, указала, где и сколько припасов собрать.
На другой день жрецы с помощниками пошли по городкам. Начали со стольного града. На улице, по обычаю, были только девочки. Мужчины и мальчики прятались в хлевах. Царевна Тундалька, рыженькая десятилетняя резвушка, побежала предупредить мать с бабушкой. Жрецы подошли к царскому дому и, взывая к богам, ударили ножами в ворота, в лежавший посреди двора жертвенник домового бога, в двери. В доме их уже ждали. Обе царицы, обнажённые до пояса, стояли спиной к вошедшим. За плечами у женщин висели на тесёмках мешочки, а в них — мука, мёд, масло и другая снедь. Жрецы, помолившись Чам-пазу и Анге-патяй, Матери Богов, стали колоть женщин ножами в спину и обрезать тесёмки.
Когда-то и жрицами были только женщины. Но и теперь древний обряд напоминал: если женщины, хозяйки дома, не соберут припасов, что будут расточать мужчины, даже и во имя ооговг иные из знатных женщин норовили дать на общее дело поменьше. В урожайный год жрецы их только порицали, в неурожайный же — обвиняли не только в жадности, но и в колдовстве, и, если могли уличить, самих приносили в жертву. Только не всякий жрец мог и выстоять перед женским колдовством, древним и сильным. Кто побеждал — перед тем трепетал весь род.
В день моления эрзяне и мари, собравшиеся из многих городков, гурьбой двинулись на соседний со стольным градом высокий холм, поросший берёзами. Казалось, одна берёзовая роща поднимается навстречу другой — так белы были холщовые одежды: белые балахоны поверх белых же рубах. Посреди священной рощи, где никто не смел и ветки обломить, была огорожена тыном с тремя воротами площадка. Внутри стояли шесть жертвенных столбов и сарайчик-поварня. Надо всем возвышалась громадная двухсотлетняя липа. Жрецы уже разложили под липой караваи, развешали на ветвях громадные яичницы, расставили бочки и кадки с эрзянским пивом, насыченным мёдом. Две самые большие бочки звались «царской» и «мирской».
Через восточные ворота толпа во главе с царицами вошла в святилище. Через западные жрецы ввели коня, быка и барана, привязали их к столбам, зарезали, освежевали и понесли мясо в сарайчик варить. Шкуры повесили на столбах. Тут из ветвей священной липы раздался громкий голос:
— Молчите!
Все умолкли, опустились на колени. А голос гремел:
— Усердно молитесь! Кланяйтесь ниже!
Словно гнущийся под ветром березник, кланялись лесовики, повторяя вслед за голосом с дерева:
— Чам-паз, помилуй нас! Ши-паз, сохрани нас! Пурьгине-паз, отец нашего владыки, защити нас! Матушка Анге-патяй, умоли мужа и детей за нас!
Будто ветви, колыхались воздетые руки. Потом с дерева раздалась молитва на скифском языке, который теперь понимали лишь немногие из жрецов. Наконец с дерева спустился сам обладатель этого голоса и взобрался на опрокинутую кадку между двумя бочками. То был Вардай. На груди его сиял бронзовый крест с пятью львицами, а на седых волосах — бронзовый венец. На венце был изображён лев со знаками Солнца на теле. И оберег, и венец были семь веков назад принесены с юга скифскими жрецами.
Люди встали с колен. И тут вдруг в ворота вбежал запыхавшийся юноша мариец и крикнул:
— Люди! Царица-мать! Царица Паштеня! Сарматы идут к городку, и ведёт их князь Амбазук!
Испуганные взгляды молившихся разом устремились к царицам и воеводе Сезгану. Царевна Тундалька и её восьмилетний брат Сексяль в страхе прижимались к матери. Они уже знали, что такое сарматский набег. Знали, как пылают избы, зажжённые горящими стрелами. Знали, каково ожидать: обрушится отец на орду с тыла или его отрубленную голову поднимут на копье? Никто, однако, не бросился бежать из святого места.
— Царица, надо всем уходить в городок, — обратился к Арье воевода Сезган.
— Куда уходить? — раздался вдруг ехидный голос. — А моление? Жертвы и всё святилище — сарматам на поругание? Вот боги вас им и отдадут.
Раздвигая толпу посохом с вороньей головой, шёл колдун в чёрном балахоне. На чёрных волосах блестел бронзовый венец, на котором извивалась змея.
Своей похожей на стрелу головой она тянулась к оленю, отмеченному знаками Солнца. Этот венец тоже был когда-то принесён с юга. Сердца людей дрогнули, когда невесть откуда взявшаяся чёрная туча стала наползать на солнце.
А чёрный жрец продолжал:
— Думаете, на вас один Амбазук идёт? Кереметь мне всё открыл: ещё три отряда идут разорить Копас. Сын Уархага идёт, Злая Царица идёт, а ещё — лютый безбожный царь Ардагаст. Тюштень вам на выручку не успеет, хоть засядьте в городке, хоть нет.
— Кто тебя пустил сюда, вороний жрец, змеиный слуга? — возмущённо сказала Арья.
— Бог, который сильнее ваших богов. Они далеко, он близко. — Эпанай ткнул пальцем в оберег и венец Вардая. — Что у него тут? Зверь, какого в наших местах нет и не было. А змеи — всюду. Попробуй спустись босиком вон в тот овраг... — Он поднял к небу вороний посох. — Глядите! Туча солнце скрыла, или крыло ворона, или чёрное тело змеи? Вы не видите, я вижу. Вверху ворон, внизу змея, посредине сарматы — волчье племя! Царица-волчица, помилует ли тебя твоя стая? Бегите в городок, глупые люди, — от Ардагаста и его колдунов там не спасётесь: Копас не заворожён так, как Ножа-Вар. Никто вас сейчас не спасёт, кроме Кереметя! А ему трёх голов скота мало. Человеческие головы нужны, царские, жреческие!
Колдун уже не говорил, а кричал, потрясая посохом, подпрыгивая и звеня чёрными медными уточками. Люди, так и не вставшие с колен, дрожали, всхлипывали. И вот уже покатилось по толпе: «Все пропадём... Кереметю надо жертву, Кереметю!» А голос колдуна гремел, бил в уши, не давая задуматься, усомниться:
— Чам-паз на небо ушёл, всё земное брату отдал! Мой бог не злой, он добрый — только к тем, кто его чтит! Великими жертвами, человеческими!
Рука Паштени нащупала под балахоном рукоять ножа. Но между царицей и ведуном стояло много людей, бросавших на неё враждебные взгляды. Сзади злобно шипели: «Сарматская подстилка!» Паштеня попыталась встать, но Эпанай быстро повернулся к ней, взмахнул посохом — и царица, не поддержи её свекровь, совсем свалилась бы наземь. Сезган глядел в сторону, словно бы ничего не замечая.
На одного лишь старого Вардая не действовали ни крики, ни чары. Безмолвно глядел он на бесновавшегося колдуна сверху вниз со своей кадки. Лишь они двое стояли в полный рост среди коленопреклонённой толпы. Жрец даже не пошатнулся, когда Эпанай направил на него свой вороний посох. Вдруг старик громко произнёс:
— Молчите! Встаньте!
Разом стихнув, люди поднялись.
