— Я понял. — Он ухмыльнулся. — А мы добавим, за встречу. Давай рюмки.
Он достал из сумки круглую бутылку с золотыми медалями. Ирина принесла рюмки.
— За тебя, Ирка!
Ирина Антоновна пригубила, закашлялась.
— Ты никогда не умела пить, — засмеялся гость. — Помню день рождения Павлика…
Она пожала плечами.
— Почему ты одна?
— Я не одна, у меня сын. Девять лет. Сейчас он с бабушкой на море. А ты? Женат?
— Женат.
— На той? С белыми волосами?
Дельфин рассмеялся.
— Не помню! Ирка, сколько же мы не виделись?
— Мне тогда было шестнадцать, — сказала она. — Двадцать! Почти двадцать. Мы не виделись почти двадцать лет. Помнишь, как ты меня провожал? В сентябре.
— Помню.
— И я тебе пересказывала какую-то дурацкую книжку, чтобы не молчать. Ты всю дорогу молчал!
— Я не знал, о чем с тобой говорить. Ты была другая.
— Виталик сказал, что я у вас не прижилась. И вообще, с меня не будет толку. А потом началась школа, и я бросила секцию. Мама считала, что гребля не для девочки.
Дельфин рассмеялся.
— Не прижилась.
— Он говорил, что мне не хватает спортивной злости!
— Наши ребята были попроще, а ты… при тебе даже выругаться боялись. Я еще удивился, откуда такая домашняя. У тебя, помню, подружка была… Леся, кажется.
— Леся. Была еще Жанна, но она бросила раньше. Мне всегда нравилась вода. На базе висела твоя фотография, кто-то сказал, наш чемпион, сейчас в армии. А потом ты вернулся!
— Помню, ты тащила байдарку и цеплялась за кусты.
— А ты помог, спустил на воду. А девчонки смеялись. Ты был… — Она запнулась. — Они все вешались на тебя! А та, крашеная, каждый день поджидала с тренировки.
— Не помню, — ухмыльнулся он, с удовольствием ее рассматривая.
— А когда ты провожал меня… один раз всего! Я думала, ты меня поцелуешь. А ты привел меня к дому и ушел. Я всю ночь проплакала.
— Дурочка! Да я боялся тебя, как пацан! Как щенок! Я не знал, о чем с тобой говорить. Ты была не для меня, Ирка. К тому же малолетка.
— Ага, а ты после армии. Взрослый мужик, на которого все вешались. Я пряталась за всеми углами и подсматривала! Ты был черный от загара, и глаза синие. Где ты сейчас?
— Здесь. В Посадовке.
— Здесь? Я думала, ты уехал. Ни разу не виделись за все двадцать лет!
— Что такое двадцать лет? — улыбнулся он. — Вроде много, а вспомнить нечего. А ты почему одна?
Ирина двинула плечом.
— Развелись.
— Почему?
Она снова двинула плечом и не ответила. Да и что было отвечать? Люди сходятся, расходятся… сначала любовь, потом скука и раздражение. И по всем статьям полное несовпадение. Дело житейское.
— Работаешь?
— В центральной библиотеке.
— У тебя кто-то есть?
Она покачала головой.
— Нет. — И спросила: — А ты?
— У меня все нормально. Как у всех. Детей нет.
— Ты собирался в институт, — вспомнила она. — На физкультурный.
— Собирался. Не получилось. Да и не любил я учебники. Я парень простой. А ты?
— Я закончила наш пед, факультет английского. Два года работала в школе, теперь в библиотеке. Сегодня у нас была репетиция…
— Репетиция? Это как?
— Мы поставили спектакль, вернее, пока репетируем. Читатели, в смысле. На английском языке.
— И ты наклюкалась на репетиции? — поддразнил он. — В библиотеке?
Ирина рассмеялась.
— Да нет же! В губернской канцелярии!
— А губернская канцелярия тут каким боком? Это та, что в парке?
— Та самая. Нас пустили порепетировать. Там работает мой друг Эмилий Иванович, замечательный человек. Нам репетировать негде, вот он и разрешил у него.
— Эмилий Иванович… — повторил мужчина. — Красиво! Он что, начальник канцелярии? Главный канцелярист?
Ирина рассмеялась — ей было удивительно легко с ним! Ей снова было шестнадцать, мир был прекрасен и удивителен, а впереди — любовь, радость, восторг, и жизнь представлялась яркой рождественской открыткой.
— Нет, просто там никого больше нет. Он один работает, в отделе документов и рукописей. Я вообще предложила, чтобы он оставил нам ключ, ну, чтобы самому не сидеть, но он сказал, что ему нравится.
— Понятно. А из школы ты почему ушла?
— Не было ставки, я работала почасовиком. Я бы осталась, мне нравилась школа. А ты?
— Кручу баранку, сегодня здесь, завтра там. Знаешь, оказывается, наш шарик совсем маленький.
— Дальнобойщик? — догадалась Ирина.
— Он самый. Только из рейса. Я давно хотел найти тебя, адрес узнал еще весной. Не прогонишь?
— Что-то случилось?
— Ничего не случилось. Я вдруг понял, что не хочу домой. Не хочу, и баста. Давай за нас! — Он разлил коньяк по рюмкам.
Выпили.
— Знаешь, Виталик умер.
— Когда? — вскрикнула Ирина.
— В марте. Сердце схватило.
— Он же здоровый был! И не старый.
— Не старый. Шестьдесят шесть, мог еще пожить. Хороший мужик был, царствие ему небесное. Стольких ребят поставил на ноги.
— Он говорил, что мне не хватает спортивной злости, — снова вспомнила Ирина. — Да и мама повторяла: вот если бы танцы или спортивная гимнастика… Ой, я, кажется… — Она прижала ладони к горящим щекам. — За Виталика! Мы страшно гордились, что у нас такой тренер. Он греб за нашу сборную на Олимпийских играх.
— Он был запасным.
— Все равно! Давай! — Она схватила рюмку.
— А не хватит? — Он с улыбкой смотрел на нее.
— Не хватит! Наливай! Господи! Неужели это ты? Глазам своим не верю! Откуда ты свалился?
— За Виталика!
— За Виталика! — Ирина залпом выпила, задохнулась, закрыла рот рукой.
Дельфин, ухмыльнувшись, протянул ей стакан воды:
— Запей!
— У тебя глаза… синие! С ума сойти, какие у тебя глаза! Я же все помню! Почему ты меня тогда не поцеловал?
— Я боялся дотронуться до тебя. Теперь жалею.
Она вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Не хочу! Двадцать лет! Не было ничего! Как будто вчера…
— Ну-ну, глупая! — Он притянул ее к себе.
Она извернулась, они стукнулись лбами. Ирина рассмеялась. Поцелуй был как ожог. Она подумала, что у него жесткие губы. И сильные руки. Он поднялся с табурета, рывком поднял Ирину.
