— Я не люблю ее. — В голосе Дана было отчаяние. — Меня бы устроил просто секс, но это не устроит тебя. Я тебя, Димон, знаю не первый год. Ты действительно будешь меня прессовать и рано или поздно дожмешь. Кому это надо, а? — с тоской спросил он. — Тебе, мне? Или, может, ей? Она врезалась в меня по уши, — тяжело вздохнул Голицын. — И как ты с этим будешь жить, Сажин?
— Какнибудь. — И Дима опять уткнулся в учебник.
Развязка наступила неожиданно. Както Голицын вернулся с теннисного корта в приподнятом настроении. Глаза его горели.
— Димон, я с такой девушкой познакомился! Папа — полковник! Мать в министерстве работает! Трехкомнатная хата в центре Москвы! А сама девчонка просто красавица! А какие у нее шмотки! Я еще не видел, чтобы девчонка так шикарно одевалась. Мы с Анжеликой месяц назад встретились на корте. Играет она паршиво, ну я ее и потренировал, — усмехнулся он. — Теперь она приходит каждый день. Думаю, уже не изза тенниса, а изза меня.
— А как же Даша? — в упор посмотрел на него Сажин.
— Мне нравится Анжелика. — На этот раз Дан был тверд. — Нравится настолько, что я готов на ней жениться. Я хочу стать москвичом. Меня в Анжелике все устраивает, но, главное, ее родители обеспечат мне прописку и карьеру. Что касается Даши, твое условие я выполнил. Хотя сто раз уже мог бы с ней переспать. Да и учиться осталось всего год. Не думаю, что меня вышибут. Так что с Дашей мы расстаемся.
— Дурак ты, Дан, — спокойно сказал Сажин. — Ты принадлежишь к тому типу дураков, которые никогда не думают о том, что жизнь кончается не завтра. Но я не буду тебя лечить. Женись на своей полковничьей дочке… Ты тогда всерьез это сказал?
— Что именно?
— Будто женщине всегда нужен хозяин. Даша, мол, поплачет денекдругой и, если я ее приласкаю, кинется мне на шею.
— Так и будет. Еще спасибо мне скажешь.
— Что ж… Тогда дай мне слово. С того момента, как вы расстаетесь по твоей инициативе, ты в ее сторону больше не смотришь. Что бы она ни делала и ни говорила, ты — скала. На всю жизнь, потому что я собираюсь на ней жениться. И если только ты посмеешь…
— Я понял, понял, — торопливо сказал Дан. В тот момент он думал только о том, что Димка Сажин отпускает его на свободу.
— Тогда по рукам?
И они пожали руки, скрепив договор.
…Голицын обманул. Даша вовсе не плакала. Она молчала. Под глазами у нее опять залегли глубокие тени. Дима смотрел на нее с жалостью, но помочь ничем не мог. Дан женился на Анжелике и переехал к ее родителям, в шикарную московскую квартиру. Даша встречалась с Димой лишь затем, чтобы задать ему неизменный во прос:
— Ну, как у них?
Он молча пожимал плечами:
— Ято откуда знаю?
— Но ведь он тебе звонит? — настаивала Даша. — Вы наверняка встречаетесь? Она богатая, но страшная, да? Он ведь ее не любит?
— Она красавица, — мягко сказал както Сажин. — Я могу показать тебе свадебные фото.
— Ну, разумеется! Ты же был у Дана свидетелем! Предатель!
— Ты должна понять, что у них семья.
— Да не хочу я ничего понимать! Я люблю его!
Так прошел год. Вопреки предсказаниям Голицына, Даша вовсе не бросилась Диме на шею. И не собиралась этого делать. Он постепенно приходил в отчаяние, а время неумолимо летело, еще немного, и они расстанутся навсегда. У обоих заканчивается лимитная прописка, Диме, скорее всего, ехать в родной город, Даше по распределению. Письма присылать она вряд ли будет. Даша молча страдала и собиралась на всю жизнь остаться верной своей первой и безответной любви.
За два месяца до получения диплома мать, поджав губы, спросила у старшей дочери:
— Что делатьто собираешься? Учеба твоя скоро заканчивается.
— Как что? Работать, — пожала плечами Даша.
— Это понятно. А жить где? Сама видишь: у нас тесно. Светка беременна, не сегодня завтра родит. Зятек у нас прописался. Ну и куда тебя? На голову посадить? Да и с работой нынче сама знаешь как. Был Советский Союз и нету. И ничего теперь нету, ни жилья по распределению, ни работы. Но так и быть, помогу тебе. Загляни завтра в одно местечко. Туда я могу тебя всунуть, я у них бухгалтерию веду на полставки. Работа не пыльная, и комнатка там есть. Потянешь.
«Местечко» оказалось центром досуга. Полуподвальное помещение, заваленное всяким хламом: елочные гирлянды, флаги, плакаты, пыльные мягкие игрушки… Посреди захламленной комнаты сидела толстая баба с испитым лицом.
— Я хочу устроиться к вам на работу, — робко сказала Даша.
— А… Верки Мироновой дочка… Водку пьешь? — Баба икнула.
— Нет.
— Ничего. Научишься. А что вообще умеешь?
Дашин взгляд упал на пыльную печатную машинку.
— Могу секретарем, — сказала она.
— Это дело! — воодушевилась баба. — Самато я одним пальцем, да и то елееле. Годится! Работа у нас не пыльная, знай гуляй! — подмигнула она. — Накропаешь сценарий праздника, мы под это дело выбьем бабки в отделе культуры, коечто, глядишь, и к рукам прилипнет, — вновь подмигнула хозяйка «хора». — Потом мы это дело обмоем. Начальники в основном мужики, с ними надо быть поласковей. — В этот раз она подмигнула уже с намеком. — Девка ты красивая, а главное, молодая. Ты у нас и будешь заво дилой.
«Да это же бордель! — ужаснулась Даша. — Учитывая, что я к тому же буду здесь жить…» И она невольно попятилась к двери.
Дима застал ее плачущей. Это было в первый раз, и он растерялся.
— Дашенька, что случилось? — Он ласково погладил ее по вздрагивающим плечам.
— Мне некуда идти, — простонала Даша. — Скоро защита диплома, потом меня выселят из общежития. Родителям я не нужна. Мне негде жить, работу я пока не нашла… Я хочу умереть…
— Выходи за меня замуж, — решился Сажин.
— Что? — Даша перестала плакать и посмотрела на него с удивлением.
— Я люблю тебя. С самого первого дня, и ты это знаешь. Золотые горы не обещаю, я, конечно, не Дан. Не звезда, и планы у меня не такие масштабные. Жить мы будем у моих родителей, свадьба будет скромной. Но знай одно: так, как я, тебя любить никто не будет. И вообще, сильнее уже любить нельзя, — усмехнулся он.
— Да, но я тебя не люблю, — честно сказала Даша. — И ты это знаешь.
— Знаю. Но я попробую с этим справиться. Бывает, любовь приходит не сразу. На это может понадобиться год, два, пять, иногда и больше. Я готов ждать.
— Сколько? — усмехнулась Даша.
— Да хоть всю жизнь! Лишь бы ты была рядом. Прости, я банальные вещи говорю, но и ты дай мне время. Я найду такие слова, что ты поверишь. А лучше не слова. Это Голицын говорить мастер, а я…
— Первое, что ты сделаешь, это перестанешь упоминать его имя.
