Еще высказывались предположения, что во время пребывания в Секции V Ким, возможно, препятствовал прохождению или занижал значимость той или информации в угоду советским интересам. Так, Тревор-Роупер пишет, что в конце 1942 года его секция составила отчет об усилении разногласий между нацистской партией и немецким Генеральным штабом, что наглядно иллюстрирует состояние секретной разведки и попытки Гиммлера сместить адмирала Канариса и стать хозяином абвера. Говорят, Ким запретил дальнейшее прохождение этого документа на том основании, что он является чисто спекулятивным. Я точно не помню тот инцидент, но уверен, что его действия были истолкованы необоснованно. Действительно, между секцией Тревора-Роупера и остальной частью Секции V — особенно Vd — возникли разногласия по поводу значимости СД, но это случилось просто из-за недопонимания. Я уже указывал на то, что в Иберийском отделе трудно было представить СД и абвер как две соперничающие разведывательные службы сопоставимого веса. В конце концов секция Тревора-Роупера была «реабилитирована» — в том смысле, что СД оказалось в состоянии использовать свои политические мускулы и подмять под себя изрядно потрепанный и враждебный абвер. Но в то время отношение к этому вопросу Кима Филби было абсолютно разумным. Стоит также указать, что тогда он всего лишь был главой Иберийской подсекции и не имел никаких полномочий отдавать приказы кому-либо за ее пределами, хотя он, возможно, имел право наложить вето на передачу документов в дальнейшее обращение — в той лишь мере, в которой они вытекали из иберийских ISOS.
В одной книге приводится история агента немецкого происхождения по имени Шмидт, который был казнен гестапо как британский шпион и чья мать, дождавшись, когда войска союзников войдут в Германию, обратилась в подразделение британской разведки и потребовала компенсацию5. Те же, в свою очередь, телеграфировали в Лондон, но телеграмма, предположительно, якобы «затерялась» на Райдерстрит, 14. После войны, продолжает источник, из перехваченных донесений абвера выяснилось, что Шмидт был не только британским, но также и весьма важным русским агентом. Этот автор предполагает, что телеграмма, возможно, была преднамеренно скрыта, — и, по-видимому, это сделал именно Ким Филби, дабы предотвратить расследование русской агентурной сети. В той форме, в которой она подана, эта история не внушает большого доверия. Что касается Кима, он покинул Секцию V и Райдер-стрит и за несколько месяцев до того, как союзники вошли в Германию, возглавил антирусскую секцию на Бродвее. В любом случае такого рода телеграмма — с которой было сделано как минимум две или три копии — обычно сначала ложилась на стол референта в Секции V, который затем отыскивал интересующего агента в реестре. Если бы оказалось, что это агент СИС или УСО, референт немедленно оповестил бы соответствующего офицера на Бродвее или нашего человека, имеющего связи с УСО. И только если бы этот след навел на русских — но в данном случае этого не произошло, — в дело вступала секция Кима. Ему да и любому другому на Райдер-стрит было бы очень трудно придержать все копии этой телеграммы и предотвратить все связанные с этим последующие действия.
Привожу свой комментарий этих трех дел не для того, чтобы как-то принизить значимость деятельности Кима Филби для русских. Я весьма далек от этого. Нет, я хотел просто показать, что не так-то легко на скорую руку сопоставить все факты и документы; это относится и к Секретной службе, как самому публичному из государственных ведомств. В дело вовлечено слишком много людей и слишком много копий документов, особенно по вопросам, представляющим широкий интерес, — таким, как антигитлеровские заговорщики или соперничество между абвером и СД. Обычно нельзя избавиться от чего-то, просто уничтожив или придержав у себя какой-нибудь — пусть и важный — клочок бумаги. Было бы глупо, если бы Ким подставил себя под подозрение по каким-нибудь пустяковым делам, задерживая и пряча документы или проводя линию, идущую вразрез с другими сотрудниками. В своей книге он ни разу не упоминает о таких делах, хотя и подробно описывает другие услуги, которые вполне мог оказывать русским во время службы в СИС.
Летом 1944 года русские согласились разместить в Москве офицера СИС — для взаимосвязи с их разведывательной службой (офицер УСО находился там в течение долгого времени). Интерес проявляли прежде всего в Бродвей-Билдингс, а не в Секции V, однако офицер, выбранный для выполнения этой миссии, получил указания и от Секции V. Мы на Райдер-стрит некоторое время собирали информацию, которую ему предстояло передать русским (конечно, сюда не входили необработанные ISOS); помимо прочего, мы считали, что в руки к русским и так уже попало значительное число офицеров абвера и СД на Восточном фронте. Прошло немало недель, прежде чем наш человек смог выудить что-либо у русских. Одна из причин такой задержки заключалась в том, что, по их мнению, нужно держать связь на очень высоком уровне — как минимум через генерал-лейтенанта. В конце концов к нам на Райдер-стрит все-таки поступила небольшая порция материалов, и Ким, я и другие приступили к их анализу. Жалкое оказалось зрелище: можно было подумать, что в контршпионаже русские продвинулись не дальше, чем мы в 1940 или 1941 годах. Теперь все допускают, что в то время, как мы собирали свои материалы для передачи русским, они, должно быть, уже обладали важной информацией из Секции V, которую им так или иначе мог передать Ким Филби. Неудивительно, что они не были заинтересованы в предоставлении нам чего-нибудь полезного и важного (возможно, наш представитель имел дело не с НКВД, а с военным ГРУ; однако я предполагаю, что информация контрразведки наверняка передавалась и в НКВД).
Теперь мечты Феликса Каугилла об объединении Секции V и УСС/X2 приближались к реальности. У X2 была контора совсем рядом с Райдер-стрит, 14 — со смежными коридорами. У них была также немецкая подсекция, V/48/F, с которой наша Vf очень плотно сотрудничала: по сути, мы делили между собой работу. Другие подсекции X2 по аналогии с нашей назвали V/48/D, V/48/E и т. д., хотя у них не было подсекции под обозначением V/48/K. (Число 48 было связано с тем, что в нашем кодовом языке так обозначались Соединенные Штаты.) Вообще, вклад американцев в «акционерный капитал» контрразведки был все еще довольно скромен, но после высадки в Нормандии в июне 1944 года и прорыва Патона в августе — сентябре американские подразделения разведки, укомплектованные офицерами УСС/X2, которые тесно сотрудничали с нашей Райдер-стрит, начали получать все больше информации от захваченных в плен сотрудников немецкого аппарата разведки и их агентов.
Те три месяца, с июня по сентябрь, как раз совпали с главными ударами немецких V1. Один из аргументов против переезда в Лондон из Сент-Олбанса в свое время заключался в том, что немцы могут возобновить ночные авианалеты; но большинство из нас все-таки чувствовало, что это не слишком убедительный аргумент, ведь очень многие другие отделы все-таки продолжали работу в центральном Лондоне. Никто не спорит, конечно, что прямое попадание V1 по зданию на Райдер-стрит, 14, пусть даже и во внеурочные часы, вызвало бы суматоху и неминуемую передислокацию. Хотя большая часть материалов можно было, чисто теоретически, восстановить с помощью Блечли, МИ-5, реестра СИС или заграничных резидентур, уничтожение наших рабочих папок и карточек, чего греха таить, стало бы для нас сокрушительным ударом. К счастью, все наши потери ограничились лишь несколькими разбитыми окнами. А еще нас на время покинул Дик Брумен-Уайт, который был на несколько месяцев откомандирован в специальное ведомство под началом Дункана Сэндиса, чтобы более тщательно изучить проблемы, связанные с применением V-оружия.
